Вас, читатель, конечно же, волнует: куда смотрели исполком, колхозные дружинники, куда исчез на эти три с половиной месяца участковый милиционер Васюков? А меня еще и другое волнует: куда подевались обыкновен­ные деревенские мужики? В любой уважающей себя деревне они всегда, испокон веков, сами наводили по­рядок.

Шипунов понял: Васюков с ним связываться не хочет, сельский Совет. — тоже; значит, и здесь, на свободе закон — для слабых, а сильный — всегда прав. Когда газосварщик Петр Семенов (он занимался в армии борь­бой) дал Шипунову отпор, Шипунов первый же протянул ему руку. Нет, не испугался — Шипунов не боялся никого. Семенова он мог подкараулить с ножом в любой вечер, просто он уважал силу.

Жаль, конечно, что только за себя решился постоять колхозный газосварщик.

Председатель исполкома сельского Совета Татьяна Иванова — молодая женщина с милой улыбкой (это ей лично Васюков вопреки закону перепоручил надзор за Шипуновым). Ну, хорошо, пусть бы не надзор, пусть бы хоть один раз, единственный, поговорила с Шипуновым, пригласила его в сельский Совет, не помогло бы — обра­тилась в райотдел милиции. Хоть бы один раз!

— Я... не знала, что он так себя ведет.

События происходят не просто на территории сельсо­вета, не просто в одной деревне. Дом Шипунова как раз напротив исполкома — окна в окна. А мать Шипунова работает — где бы вы думали? — в исполкоме же, убор­щицей.

Что там говорить, Ивановой лично столько жалова­лись на Шипунова. Медсестра больницы Люба Касаткина дважды к ней ходила. Несколько раз предупреждала Ива­нову и Антонина Васильевна Смирнова — конюх и зав­хоз больницы.

— Смотрите, не опоздайте, он мелочиться не будет, с головы начнет.

Когда Смирнова предупреждала председателя испол­кома, то думала не только об односельчанах, она думала и о Шипунове. Они познакомились неожиданно. Анто­нина Васильевна принесла в дом, где жили Галя с Мари­ной, новые выкованные крюки и скобы — запирать от Шипунова дверь. Пришла, ругается: «Окаянный!..» Видит вдруг: Рыбас Надежда смотрит с ужасом в угол, мимо нее. Оглянулась — коротко стриженный парень. «А вы кто ж будете?» — «Коля»,— ответил мирно. «С Горки?» — «Нет, Бечевинский».— «Таких я не видала».— «Я Шипу­нов».— «Что ж, очень приятно познакомиться». Когда она встречала его потом в деревне, каждый раз спраши­вала: «Что, Коля, как дела?» — «Учиться, тетя Тоня, наверное, пойду на шофера».— «Что ж, хорошее дело». В другой раз сказала: «Жениться бы тебе надо, Коля».— «Да не на ком». Подумал, добавил: «Успею, все впереди».

Антонину Васильевну я встретил на конюшне. Тем­нело, она запрягала мерина, торопилась домой:

— Мне долго ехать, он же старый меринёнко! Воды еще дома навозить, дров набрать, печку затопить. Я ведь не здесь, в Малютино живу. Там народ другой, тот край хороший — Стюнино, Филяево, Коровино. Мне когда что-то здесь надо для больницы — трубу почистить или еще что, я к тем обращаюсь, тут без бутылки не допросишься. По дороге подвезут, и то за бутылку. Там и пьют поменьше.

Вспомнив Шипунова, сказала:

   — Почему все так? Раньше с поля поздно домой при­дешь, усталая, хлеба поесть едва успеешь, платьице шта­пельное стряхнула на ветру, и только за ворота вышла — справа гармонь, слева гармонь. А теперь?

   — Что же, гармонистов не осталось, в город уехали?

   — Да есть, только гармонь на бутылку сменяли. Вот так ходим, аукаемся, а людей-то нет. Шипунов-то чужой всем был. Иначе, как бандитом, и не называли. «Этот-то бандит опять девчонок гонял». А ведь он тоже наш сын...

До убийства оставались сутки. Вечность, если иметь в виду возможности остановить руку с ножом.