Мне удалось познакомиться с уникальной перепиской райотдела милиции с райисполкомом. Вот райисполком шлет распоряжение:
«В связи с нереализованными товарными запасами водочных изделий разрешить их продажу с 16 по 30 июня в магазине № 21 по улице Свобода. Зам. пред. райисполкома Н. Попов». В ответ, на второй день, милиция шлет в райисполком суточную информацию: «Доставлены в дежурную часть РОВД 1. Шершнев Н. Н. — пьяный находился у магазина на улице Свобода. Наложен штраф 15 руб. 2. Никифоров В. Б.—пьяный находился в гост. «Русь». Предупрежден. 3. Карпуничев В. И.— пьяный оправлялся по-легкому в кафе...» И так далее, список большой. Следующее распоряжение райисполкома: «В связи с нереализованными товарными запасами водочных изделий разрешить...» В ответ, этим же числом, милиция шлет суточную информацию: «1. Занин Д. И.— пьяный учинил мелкое хулиганство. 2. Романов Г. С— пьяный управлял автомашиной. 3. Казаков Г. А.— пьяный был на земснаряде...» И т. д. и т. п.
Истоки распоряжений просты. «В связи с тем, что по отделению ОРСа недовыполнение общего плана товарооборота за 9 месяцев составило 80 тыс. рублей, разрешить в магазине № 21 продажу водки до 31 декабря...» Отдельным распоряжением заместитель председателя райисполкома обязывает магазины продать в майские праздники 250 «залежавшихся», нереализованных ящиков водки. Люди говорят — не надо, не хотим. Зампред отвечает — надо, план горит. Человек говорит — я выпил, мне хватит, а зампред отвечает — пей еще. В Белозерске где-то около, 3.500 семей. Получалось, за два дня праздников они должны были выпить 5.000 бутылок водки!
Эти цифры и факты относятся к месяцам, предшествующим трагедии в Белозерском районе. Спустя несколько недель после убийства в Бечевинке райисполком принимает уже масштабное решение: «Разрешить повсеместно на территории района торговлю всеми видами алкогольных напитков в понедельник с 11 до 19 часов (раньше это было запрещено.—
Неужели председатель сам, лично принимает такие отчаянные решения? Нет, конечно: «Во исполнение решения облисполкома № 181 от 28.03.83 года». С решением № 181 я тоже, естественно, ознакомился, все то же, только масштабнее — «повсеместно на территории области». Против этого решения были заместитель председателя облисполкома, возглавляющий комиссию по борьбе с пьянством, заведующий облоно и, конечно, начальник УВД (он даже письменно объяснил свое категорическое возражение). Не помогло.
...15 февраля 1984 года в Доме культуры Бечевинки проходило колхозное собрание — подводились итоги прошедшего года. А перед этим в начале февраля облисполком, идя навстречу пожеланиям тружеников, принял решение переименовать колхоз «Авангард» в колхоз имени Степанова. Был, безусловно был, на собрании повод поговорить — помимо всего прочего — и о пьянстве, о том, к каким трагедиям оно может привести и приводит.
Но что это? Магазин (он как раз напротив Дома культуры), обычно дающий дневную выручку 300 рублей, в день собрания выручил 701 рубль 40 копеек! Плохо, когда пьют, еще хуже, когда опохмеляются,— 16, 17 и 18 февраля выручка соответственно составила уже 1002 рубля, 1002 рубля и 1100 рублей.
Кстати, имя Степанова на том собрании даже не упомянули. Оказывается, о решении облисполкома ни в районе, ни тем более в Бечевинке не знали. Директивы области о расширении продажи водки подхватываются на местах моментально, а о переименовании колхоза Нине Ивановне Степановой сообщили — первой в деревне — лишь спустя более половины месяца. Ей позвонил председатель... соседнего колхоза, который соревнуется с «Авангардом».
Но надо назвать, наверное, секретаря парткома колхоза, в котором опохмелялись после собрания три дня. Иванова Татьяна Павловна — бывший председатель исполкома сельского Совета, которая так правильно умеет говорить. После гибели Степанова ее повысили, прежде получала 140 рублей, теперь 220.
Человек хуже зверя, когда он — зверь. Шипунову оправдания нет, но я пытаюсь хоть как-то понять, объяснить самому себе, как все это могло случиться. Как могло случиться, что сильное, могучее государство отказалось от перевоспитания этого человека? Зверь? Но ведь он не родился зверем, ведь в утробе матери он не был зверем? Он мог родиться глупым или умным, сильным или слабым, больным или здоровым, мог родиться жадным, пусть — злым, пусть был предрасположен к чему-то. Но он был маленьким, невинным человеком и потом дальше жил среди нас. И если человек уходит от нас в расцвете сил и здоровья, разве и мы не имеем отношения к этому? Мы и зверя, хищника с вековыми инстинктами, научились ставить на задние лапы, он берет корм из наших рук.
Если сегодня, сейчас мы не возьмем часть вины на себя, не разберемся до конца — как все это могло случиться,— завтра в другой деревне появится другой Шипунов и станет хозяином.
Почему каждый раз он возвращался из заключения более злым, ожесточенным? Почему так менялись его характеристики в заключении — от первых хороших к дурным? Почему именно там, в заключении, он приучился пить? Попав в колонию мальчиком, он первые годы там, в заключении, учился, получил уйму специальностей, вот аттестаты — тракториста, машиниста мотовоза, столяра, наладчика деревообрабатывающих станков; свидетельства — кочегара водогрейных котлов, о восьмилетнем образовании, почти одни четверки. Его перевели даже на свободный режим. В какой момент сорвался, когда стал пить?
Главное, была такая возможность — пить.
Мне рассказывали ответственные работники Верховного Суда РСФСР, Прокуратуры РСФСР: приезжает из Москвы в колонию комиссия, а заключенные — варят брагу, гонят самогон. Проносят спиртное сквозь охрану (а иногда и с ее помощью). Слабый режим охраны — первая беда.
Вторая — воспитание. В средней школе на каждый класс — воспитатель. К начинающему токарю, слесарю прикрепляют персонально опытного наставника. Так в музыке, в спорте — всюду, где воспитывают специалиста. Но ведь перевоспитывать куда сложнее, чем воспитывать, и речь тут уже не просто о специальности, а об изломанной судьбе. В колониях на отряд (120—130 человек) — один воспитатель. Нетрудно представить себе, кто является порой действительным «воспитателем». Я прошел по колониям, по камерам, где сидел Шипунов. Встречал людей, которые «накопили» больше ста лет заключения (если бы за каждое новое преступление им не добавляли срок, а судили как обычно). Встречал рецидивистов, которых лишали свободы более двадцати (!) раз. Подобные люди и бывают порой истинными «воспитателями».
В Бечевинке меня спрашивал чуть не каждый:
— А его точно расстреляют?
— А убежать он не сможет?
— Где справедливость, Степанова уже больше года как нет, а убийца жив?
Тень Шипунова еще витает здесь, и дом его многие обходят. Я в этом доме сидел долго. Спросил мать Шипунова — тоже Нина Ивановна,— как ей в селе, как относятся хоть к ней-то.