Чего советские лидеры надеялись достичь в ходе диалога? Их повестка дня была ясна, и во главе ее стояли "военная разрядка" и ограничение вооружений. Советские лидеры ожидали, что администрация Рейгана будет добиваться внесения поправок в Договор SALT II. Когда вместо этого она решила просто отвергнуть договор и не стала возобновлять переговоры по стратегическим вооружениям, Советы были разочарованы. Аналогичным образом, они предложили взаимный мораторий на развертывание ракет средней дальности в Европе и ожидали хотя бы западного предложения по ограничению вооружений ядерных сил средней дальности (INF) - которое не поступило, пока в ноябре 1981 года не было сделано заведомо необсуждаемое предложение о "нулевом варианте". Но советские лидеры все же попытались ответить на американскую повестку дня. Подчеркивание Хейгом "сдержанности и взаимности" в кодексе международного поведения, хотя с советской точки зрения и было сильно искажено и слепо односторонне, по крайней мере, определило область для диалога.
Большинство первоначальных советских комментариев на тему выработки нового международного "кодекса поведения" были негативными. Советскую точку зрения накануне смены американских администраций (и оптимистично выраженную надежду на то, что "улучшение советско-американских отношений придаст новый импульс процессу разрядки") выразил ведущий советский дипломат-ученый Влади мир Петровский, который заявил: "Нет необходимости искать какие-то новые правила поведения, так называемый кодекс разрядки. . .. У нас уже есть такой кодекс разрядки". Петровский имел в виду Хельсинкский заключительный акт и другие документы, такие как соглашение об основных принципах 1972 года с Соединенными Штатами. Его возражение против послеафганских предложений о таком кодексе поведения (со ссылкой на кодификации времен администрации Рейгана) заключалось не только в том, что они не нужны, но и в том, что авторы таких предложений хотят навязать двойной стандарт, оправдывающий американское вмешательство и предотвращающий советскую деятельность по всему миру.
Это же возражение, несомненно, относилось и к ранним комментариям Хейга по поводу кодекса поведения. Леонид Замятин, заведующий Отделом международной информации ЦК, 28 марта высказался резко в ответ на требования новой администрации к Советскому Союзу улучшить свое поведение на международной арене в качестве предварительного условия для дипломатического диалога: "Если говорить о правилах поведения, которые обсуждаются на встречах в США, то стандартами поведения для каждого государства, в том числе и для США, являются устав ООН и международные соглашения, подписанные государствами", а "во многих случаях США сейчас не соответствуют ни одному из них". За несколько дней до этого в статье Александрова в "Правде" также был сделан вывод о том, что Вашингтон грубо нарушает "нормы международного права", и был поставлен риторический вопрос: "Можно ли так строить межгосударственные отношения, не превратятся ли они в джунгли?". Но это было сказано как критика американского поведения, а не как аргумент в пользу необходимости или возможности новых норм.
Наиболее авторитетно в ежегодном обращении по случаю годовщины со дня рождения Ленина, 22 апреля, член Политбюро Константин У. Черненко заявил, что хотя "Советский Союз твердо выступает за соблюдение общепринятых международных норм. Он отвергает "кодекс поведения", который отбросил бы человечество в давно прошедшую эпоху, когда диктат императоров... безраздельно господствовал в международных отношениях".
Некоторые комментаторы, однако, были более открыты для возможности и даже возможной ценности и необходимости выработки уточненных "правил игры" с Соединенными Штатами. В тот же день, когда Черненко произнес свою авторскую речь, Александр Бовин в интервью японской прессе заявил, что Москве и Вашингтону, "возможно, придется выработать нечто вроде правил" конкуренции и "разработать средства" для ослабления напряженности в отношениях между ними. А 3 мая Бовин признал, что "какой-то кодекс поведения действительно необходим", и хотя Советский Союз не согласится отказаться от помощи национально-освободительным движениям и прогрессивным государствам, "действительно должны быть какие-то правила", чтобы предотвратить превращение мира в "арену для столкновений".
К моменту последнего комментария Бовина в официальной советской позиции произошли изменения. Всего через пять дней после выступления Черненко Брежнев напрямую затронул вопрос о кодексе поведения в третьем мире. Он отверг создание сфер влияния или "любого рода "правил", которые увековечили бы империалистический разбой". Он вновь подтвердил советскую поддержку "строгого и полного соблюдения принципа равенства и общепризнанных норм международного права в отношениях между всеми государствами", содержащихся в Уставе ООН, Хельсинском заключительном акте и "хорошо известных соглашениях 1970-х годов между СССР и США". Это - "кодекс поведения", который мы признаем и всегда готовы соблюдать", и Брежнев призвал Соединенные Штаты сделать то же самое. Он, однако, не предлагал провести переговоры по официальному соглашению.
Кодекс поведения Брежнева, строго говоря, не был предложением, и его обработка - даже выбранный повод - скорее предполагала пропагандистский ответ, чем дипломатическую увертюру к Соединенным Штатам. Оно не стало источником возобновления советско-американского диалога. Несмотря на нейтральные формулировки, он был призван оправдать советскую поддержку национально-освободительных движений и развития советских связей с новыми независимыми странами без оправдания американского вмешательства в эти события. Это была формулировка и подтверждение советского взгляда на кодекс поведения, уместного в условиях разрядки, вызов нападкам администрации Рейгана на советское поведение и контратака против американских действий в третьем мире.
В основных советских комментариях эти применения советского "кодекса" были изложены достаточно четко. Политический обозреватель газеты "Известия" утверждал, что предложенный американцами кодекс поведения является прикрытием американского вмешательства в дела Никарагуа, Сальвадора, Намибии и Южной Африки, а такие предложения "противоречат принципам внешней политики Советского Союза и поэтому абсолютно неприемлемы для него". Более того, предложенный Советским Союзом кодекс опирался на "Устав ООН, Хельсинкский Заключительный акт и соглашения между СССР и США 1970-х годов, которые сейчас попираются американскими властями, поскольку мешают им проводить политику гегемонизма". Политический обозреватель "Правды" высказал схожие соображения, но еще более жестко обосновал обвинения в адрес американского поведения и попыток США повлиять на советскую политику. Он утверждал: "Вашингтон пытается прикрепить ярлык "международный терроризм" к любому проявлению борьбы за национальное освобождение и социальный прогресс, пытается представить все мировые события и процессы, которые ему не нравятся, как результат "подрывной деятельности Москвы". Но и это еще не все. Эта надуманная схема используется для обоснования и закрепления резкого изменения американской политики - перехода от разрядки к конфронтации. Поскольку, дескать, во всех бедах виноват Советский Союз, то пока он не согласится вести себя иначе, пока не начнет соблюдать некие "правила поведения" в отношениях с молодыми государствами Африки, Азии и Латинской Америки ("правила", составленные, разумеется, в угоду империалистическим вкусам), не может быть и речи ни о мирном сосуществовании, ни о переговорах по проблемам сдерживания гонки вооружений". Он осудил это "повторное обращение к так называемой "увязке", то есть к выдвижению заведомо неприемлемых предварительных условий". Он также спросил: "Но что, если другая сторона прибегнет к этой логике? Представьте себе, если бы СССР сказал: Прежде чем начать переговоры об урегулировании каких-либо неотложных международных проблем, пусть западные державы изменят тот элемент своей политики, который определенно не устраивает Советский Союз.... Например, пусть Соединенные Штаты сначала выведут свои войска из той или иной страны, уберут те или иные военные базы за рубежом. И пусть они прекратят поддержку особенно диктаторских террористических режимов. Вряд ли кто-то воспримет такой подход к переговорам всерьез. Подобные соблазны игнорировать реальность лишь выставляют их инициаторов саботажниками международного сотрудничества и провокаторами напряженности".
Несмотря на этот мощный пропагандистский контрудар по американской пропагандистской кампании о советском вмешательстве в дела третьего мира, советские лидеры не исключали возможности работы над проблемой выработки "правил игры" в третьем мире путем тихой дипломатии в отношении проблемных зон. Но главный советский интерес по-прежнему заключался в "военной разрядке" - сдерживании конкуренции вооружений и риска ядерной войны. Во время первой встречи Громыко и Хейга, состоявшейся на двух заседаниях в сентябре 1981 года, Советы предложили разработать новый набор принципов, регулирующих отношения в области безопасности, включая подтверждение принципа паритета, равенства и равной безопасности, а также обязательство каждой стороны не искать военного преимущества над другой. Хотя практический эффект такого обязательства может быть поставлен под сомнение, предложение, очевидно, было серьезным. Оно не было предано огласке. Однако Соединенные Штаты его не подхватили.
Советские лидеры с растущим беспокойством наблюдали за усилиями Америки по увеличению военных расходов и уклонению от переговоров по ограничению вооружений. Со своей стороны, Советский Союз продолжал вести постоянную пропаганду на тему ограничения вооружений. Наибольшее внимание они уделяли попыткам остановить подготовку к размещению американских ядерных ракет средней дальности в Европе. Рост общественной оппозиции в Западной Европе, поддерживаемый и подпитываемый Советским Союзом, но ни в коем случае не возникший или контролируемый им, привел к тому, что в мае 1981 года США и НАТО приняли решение начать переговоры до конца года и продолжить переговоры об ограничении вооружений по ядерным силам средней дальности (INF), начатые в ноябре. Вопрос о размещении INF и переговоры по INF продолжали занимать центральное место в советском внимании вплоть до начала размещения и окончания переговоров в ноябре 1983 года. Но хотя переговоры по INF были крупным мероприятием, они носили исключительно состязательный характер, и их влияние на отношения в целом было только негативным. Аналогично, хотя Соединенные Штаты согласились возобновить переговоры по стратегическим вооружениям, переговоры по INF, начатые в ноябре 1983 г., были проведены в рамках программы по ограничению ядерных вооружений.
Советский Союз все же предпринял несколько односторонних инициатив по "военной разрядке". В марте 1982 года Брежнев объявил односторонний мораторий на дальнейшее развертывание ракет SS-20 в Европе, хотя это не оказало большого влияния на Запад.47 15 июня, в связи со второй специальной сессией Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению, Брежнев объявил об одностороннем советском обещании не применять ядерное оружие первым. Хотя это еще больше стимулировало Запад пересмотреть вопрос о первом применении ядерного оружия, это также не имело широкого политического эффекта. И это привело не к диалогу между Востоком и Западом, а к обмену пропагандистскими обвинениями между двумя сторонами.
Советские усилия возобновить реальный диалог по вопросам безопасности и контроля над вооружениями, в общем, провалились. В главе 1 развитие двусторонних отношений в 1981-82 годах было рассмотрено с точки зрения эволюции американской политики в отношении Советского Союза. Советская политика фактически сводилась к реагированию на американскую политику. Внезапная замена секретаря Хейга в июне 1982 года вызвала новые вопросы в советских умах. Один высокопоставленный советский чиновник, который был оптимистичен в отношении того, что медленно улучшающийся дипломатический диалог приведет к встрече на высшем уровне в конце этого года, по сообщениям, сказал своему коллеге, что увольнение Хейга означает, что планы проведения саммита Брежнев-Рейган отменяются.49 Многие советские чиновники пришли к мнению, что, несмотря на жесткую линию Хейга в отношении терроризма и Центральной Америки, а также в целом в отношении участия стран третьего мира, он на самом деле представлял свою собственную позицию, и переговоры ни к чему не привели. По сообщениям, Громыко хотел занять более уступчивую позицию на переговорах по INF в 1981-82 годах, но Брежнев и консенсус Политбюро предпочли поддержать альтернативный курс, за который выступал Борис Пономарев, секретарь партии и глава Международного отдела ЦК. Пономарев считал, что политические действия в Западной Европе могут усилить давление в ключевых странах НАТО, чтобы остановить запланированное НАТО развертывание INF, без серьезных уступок со стороны СССР на переговорах по INF. Были предприняты активные открытые и тайные усилия советской пропаганды, но кампания политических действий полностью провалилась к концу 1983 года, когда развертывание началось.
То, что такое советское решение было принято, не вызывает сомнений. Моим источником информации о конкурирующих курсах, предложенных Громыко и Пономаревым, был высокопоставленный сотрудник ЦК, участвовавший в кампании. Одна из причин, по которой советский мораторий на SS-20 не имел большого эффекта, заключалась в том, что он был введен только после того, как Советский Союз развернул такое количество SS-20, что, казалось, он не представлял собой реального quid pro quo для западного моратория. Вторая причина (как обсуждалось в главе 1) заключалась в том, что Соединенные Штаты в последующие месяцы обвиняли Советский Союз в несоблюдении собственного моратория. Это обвинение, хотя и было широко принято на Западе, было основано на двусмысленностях, которыми воспользовались Соединенные Штаты, а не на несоблюдении Советским Союзом моратория. Эти действия Америки вызвали разочарование и недовольство советской стороны.
матический потенциальный преемник Никсона и Киссинджера в администрации Рейгана. Как видно из предыдущего, эта точка зрения не была полностью ошибочной. Однако отстранение Хейга не было связано с политикой в отношении Советского Союза, и его преемник Джордж П. Шульц в своей сдержанной манере более эффективно подхватил попытки создать основу для улучшения отношений. Однако это не сразу стало ясно советским наблюдателям, которые отметили не только введение жестких трубных санкций в отместку за польское военное положение (против которого выступал Хейг, понимая его негативное влияние на западный альянс), но и призыв президента Рейгана к крестовому походу против коммунизма (по совпадению, произошедший в том же месяце, когда Хейг был снят с должности).
Возможно, уход Хейга был лишь случайным совпадением, но к июню 1982 года президент Рейган и его ближайшие советники решили не проводить встречу на высшем уровне. Очень резкие нападки Рейгана на Советский Союз в его речи в ООН 17 июня послужили сигналом к переменам. Дипломатические обмены, постепенно развивавшиеся в течение 1981 года и первой половины 1982 года, которые, как считал Громыко к июню, вели к встрече на высшем уровне в октябре, внезапно охладели, отражая изменившуюся американскую точку зрения. Советское мнение о том, что "встреча на высшем уровне отменяется", хотя и не из-за ухода Хейга, было верным.
Советские отношения с остальным миром не зависели от тупика в отношениях с Соединенными Штатами и их стремления к сдерживанию и, по крайней мере, периодически, к конфронтации. Серьезная ситуация в Польше в 1981-82 годах представляла собой особую проблему, но такую, которую польский лидер генерал Войцех Ярузельский в конце концов взял под контроль, не потребовав прямого вмешательства Советского Союза. В других местах Советский Союз очень осторожно и спокойно отреагировал на израильское вторжение и оккупацию южного Ливана и столкновения с сирийскими войсками. В Центральной Америке, несмотря на американские обвинения, советская роль была незначительной и опять-таки осторожной. Действительно, начиная с 1980 года, не было никаких советских инициатив по оказанию помощи своим друзьям в странах третьего мира. Одного Афганистана было более чем достаточно. А Куба и Вьетнам были более чем достаточным источником оттока экономических ресурсов. Никарагуа призывали проявить благоразумие и восстановить отношения с Соединенными Штатами. Кубе, которой Соединенные Штаты смутно угрожали, было предоставлено значительное вооружение, чтобы помочь сдержать американское нападение и успокоить кубинцев, но она не получила гарантий более чем моральной поддержки со стороны Советского Союза в случае кризиса. Советско-американское взаимодействие по всему миру будет рассмотрено позже; на данный момент важно то, что Советский Союз не предпринял никаких новых инициатив, вовлекая себя в дальнейшие действия, хотя и не отказался от ранее принятых обязательств.