– Полно вам ссориться, чего доброго, еще подеретесь! – усмехнулся я. – Тогда назначай вам епитимью.
– За что епитимью? – не понял иеромонах.
– Как за что? Аниките за то, что отцу своему духовному в рыло дал, а тебе за то, что худо проповедовал и пришлось чадо не только словом, но и кулаком вразумлять.
– Да ты смеешься над нами, князь, а мне и вовсе не до смеха! Сколь нестроения всякого у нас на святой Руси, а как исправить его – и ума не приложу. Вот ты сказал, что и у нас со временем местничества не будет, а когда это случится, доживем ли?
– Может, и не доживете, но так все равно будет, ибо так правильно.
– А когда?
– Ну вот выберете себе царя – он будет державу крепить, потому как достанется она ему в полном нестроении и ему не до перемен будет. При сыне его порядку больше станет, и он царство свое поднимет выше прежнего. Однако же сильно менять ничего не станет, потому как нестроение прежнее помнить будет и остережется. А вот внуку его порядок сей невмоготу станет, он его и порушит.
– Эва как! И откуда ты все это знаешь?
– А ниоткуда, знаю – и все.
– Может, ты еще знаешь, кого мы царем выберем?
– Может, и знаю.
– Уж не королевича ли твоего Карла Филипа?
– Чего ты придуриваешься, святой отец? Или думаешь, мне неведомо, что ты тайком рейтар Аникиты расспрашивал обо мне? Да, я стою за королевича, но знаю, что вы его не выберете, ибо вам всякий иноземец сейчас ничуть не лучше черта!
– Ну не скажи, Иван Жигимонтович. – Голос иеромонаха стал вдруг вкрадчивым. – По крайней мере, одного иноземца твои люди жалуют и готовы его на престол русский кричать.
– Слава богу, никто их слушать не собирается, – спокойно отвечал я ему. – Да и на собор их вряд ли позовут. И ты бы, отче, Вельяминова не слушал, это ведь он тебе напел?
– Он, – легко согласился отец Мелентий с кроткой усмешкой. – Только не мне, а преподобному Сильвестру.
– О как! – внешне беспечно, но внутренне подобравшись, удивился я. – А преподобный что же?
– Да ничего, присмотреться велел, что ты за человек.
– И что же, присмотрелся?
– Присмотрелся.