– Ваше высочество, но это совершенно невозможно, – бормотал он, – вы полагаете, это могут быть те самые Жидовины?

– Ну посуди сам, мой дорогой, старик – кузнец, стало быть, жили они в кузнечной слободе. Дочь его была замужем за торговцем по прозванию Жидовин. Старшая дочь ее чернява, а младшая – напротив, отчего-то белокура и примерно шести лет от роду! И зовут ее Маша-Мария-Марьюшка, чтобы меня черти взяли! Так, тихо, раб божий Корнилий, сюда зачем-то нечистая сила несет отца Мелентия, и я вовсе не хочу, чтобы он был в курсе наших дел. Если ты, конечно, не успел разболтать ему все на исповеди.

– Как можно, ваше высочество! – ответил мне бывший лисовчик и, подозвав пару драбантов, организовал эвакуацию старика и его дочери с поля боя.

– И вы здесь, честной отче, – поприветствовал я иеромонаха, – как любезно с вашей стороны навестить меня. Успели соскучиться?

– Я хотел только узнать, все ли благополучно у вас, – отвечал он мне.

– О, благодарю вас, отче, со мною все в порядке. Старик-привратник немного пострадал, а амбары немного сгорели вместе с теремом. Но в основном все в порядке! Кстати, вы не знаете, удалось ли схватить татей, устроивших этот погром?

– Кажется, рейтарам боярина Вельяминова удалось схватить каких-то людей, но я не ведаю, тати ли они.

– Что же, это необходимо выяснить как можно скорее. Знаете что, святой отец, мне совершенно необходима ваша помощь. Я чужестранец в вашей земле, к тому же несколько взвинчен. Сейчас будет допрос, и я боюсь, что я или боярин Вельяминов можем наказать невиновного. Надеюсь, святая церковь в вашем лице поможет нам избежать несправедливости?

С этими словами я подхватил отца Мелентия под руку и буквально поволок его со двора, так что ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Схваченные рейтарами Аникиты шестеро жителей Устюжны стояли на коленях со связанными за спиной руками и в один голос вопили о своей невиновности. Собственно, никаких улик против них не было, за исключением того, что они очень не вовремя пытались покинуть город и делали это очень споро. Оружия при них не нашли, если не считать таковым ножи. У одного, правда, в кушаке оказалось что-то вроде гирьки на бечеве, но времена кругом беспокойные и без кистеня или хотя бы ножа на улицу выходить страшно, так что это не показатель. Я предоставил вести следствие Вельяминову и отцу Мелентию, а сам отошел в сторонку и внимательно наблюдал за происходящим.

– Вы пошто из города бежали, – грозно вопросил у схваченных Аникита, – уж не с места ли татьбы вашей скрыться хотели?

– Не ведаем за собой татьбы или какого иного греха! – хором, как по написанному, заявили в ответ кандидаты на дыбу.

– А за какой надобностью бежали? – почти ласково вопросил иеромонах.

На физиономиях схваченных отразились происходящие внутри мыслительные процессы, и наконец, очевидно, самый сообразительный выдал:

– Лыка надрать, лапти-то совсем прохудились!

К слову сказать, лапти у сказавшего это были действительно нехороши, чем, очевидно, и натолкнули своего обладателя на мысль. Однако отговорка эта совершенно не устроила отца Мелентия, и он из доброго следователя мгновенно переквалифицировался в злого.

– Да где же это видано, чтобы лыко на лапти поздней осенью драли, – воскликнул он своим трубным голосом. – Всякому разумному человеку известно, что делается это по весне! Зачем же ты, шиш лесной, лжешь отцу своему духовному столь премерзко или Бога совсем не боишься?

Мужик в драных лаптях сконфуженно замолчал, а иеромонах продолжил допрос.

– Тебя, чадо, за каким нечистым за околицу понесло? – спросил он молодого парня рядом.

Тот, шмыгнув носом, покосился на посох в руках допрашивающего и жалобно промямлил: