Отношения Перлза с противоположным полом никогда не были глубокими. Это можно объяснить и развратным поведением отца, о котором мальчик мог знать, и подавленной агрессией в отношении к матери, распространившейся впоследствии на остальных женщин, которая нередко наказывала его за плохое поведение. Так что маленький Фриц не чувствовал родительской любви в той мере, в которой это было необходимо ребенку. Это означало, что на протяжении всей дальнейшей жизни он был не уверен в себе и искал подтверждения своей состоятельности среди других людей. И чем больше было этих «других», тем было, как ему казалось, лучше.

Несмотря на то что Перлз переехал из Франкфурта в Вену, а затем в Берлин, он сохранял отношения с Лорой, регулярно приезжая к ней. В своих воспоминаниях Фриц подчеркивал, что Лора заставила его жениться на себе, хотя он не был к этому готов. Да, у них были общие интересы, но о любви речи не шло.

Его супруга описывала ситуацию с браком совсем иначе. Она никогда не верила, что Перлз может на ней жениться, а случилось это лишь из-за желания Фрица побороть страх, что он бесплоден, и узнать, может ли он иметь детей. Так как на ребенка вне брака Лора не соглашалась, ему пришлось жениться. Кажется, что в тот момент она его всё-таки любила.

Двадцать третьего августа 1929 года Фриц и Лора поженились. Они обосновались в Берлине, став частью той богемы, к которой так стремились. Перлз достаточно успешно вел свою частную практику, а родители Лоры, такова уж судьба любящих родителей, смирились с ее выбором и даже подарили молодоженам жилье. Надо отметить, что квартира Перлзов была настолько современно декорирована дизайнерами группы Баухауз, что ее фотографии даже были размещены в одном из известных архитектурных журналов Германии[280].

Перемены в жизни Перлза затронули и профессиональную сферу. После неудачного психоанализа с Харником Фриц вновь обратился к Карен Хорни с вопросом, кто может стать его психоаналитиком. Ответ Хорни был однозначным: единственный, кто способен справиться с ним, — это Вильгельм Райх. Так Фриц на несколько лет обрел наставника, которому мог доверять и у которого мог чему-то научиться.

Главная идея, которую Перлз, а позже его супруга восприняли у Райха, заключалась в том, что характер человека состоит из постоянного набора защитных реакций на различные ситуации. Эти реакции включают как системы ценностей, стиль поведения, так и физические позы, манеру двигаться. Определенные эмоции, которые выражает человек, соматически связаны с различными частями тела. Если эмоции подавляются, то в мышцах возникает зажим, который приводит к проблемам со здоровьем. Например, зажимы в области шеи означают подавленный гнев или плач, в области живота — злость или неприязнь и т. д. Из подобных зажимов формируется мышечный панцирь, который не позволяет человеку получать удовольствие, в первую очередь в сексуальной сфере. Только после выражения подавляемых эмоций и чувств хроническое напряжение снимается. Правда, работает и обратный процесс — расслабление мышц приводит к выражению эмоций и разрешению проблемы. Эти идеи Райха фактически позволили ему стать основоположником телесно ориентированной терапии.

Перлз вспоминал годы работы с Райхом как весьма плодотворные. После того как Райх эмигрировал из нацистской Германии, их отношения прекратились. Они встретились лишь пару раз, и обе встречи Перлз характеризовал весьма критично: «Райх также был вынужден уехать в спешке. Он отправился в Норвегию. С этого времени, казалось, он стал крайне своеобразным… <…> я потерял связь с ним до того времени, когда увидел его на психоаналитическом конгрессе в 1936 году. Он был третьим разочарованием. Он сел отдельно от нас и с трудом узнал меня. Он сидел долго, тараща глаза и размышляя.

Я вновь потерял связь с ним, до тех пор, когда десятью годами позже посетил его кратковременно в Штатах. Тогда я действительно испугался. Он был раздут, как огромная лягушка-бык, лицевая экзема стала еще интенсивнее. Голос ревел надо мной напыщенно, недоверчиво вопрошая: „Вы не слышали о моем открытии — оргоне?[281]“ <…> Я исследовал функционирование оргона-ящика и ряд его владельцев и постоянно обнаруживал заблуждение: внушаемость, которая могла быть ориентирована в любом направлении, которое мне нравилось. Райх умер в тюрьме, но не отказался от своей навязчивой идеи. Полагая, очевидно, что оказался гением, он тем не менее в большей мере снискал себе славу „сумасшедшего ученого“»[282].

Умиротворенная, богемная жизнь Перлзов продолжалась недолго. После прихода Гитлера к власти в 1933 году ситуация резко ухудшилась. В течение нескольких предыдущих лет Фриц и Лора, придерживавшиеся левых взглядов, принимали активное участие в политической деятельности. Фриц преподавал в колледже для рабочих, поддерживал связи как с коммунистами, так и социал-демократами, доказывая необходимость единого фронта против нацистов. Поэтому, когда Гитлер стал рейхсканцлером и начал реализовывать политику ликвидации оппозиции, Перлзы, боясь за свое будущее, уже весной 1933 года вынуждены были покинуть Берлин. Лора вспоминала, что последние несколько ночей в столице они ночевали в разных квартирах у знакомых, оставив всё свое имущество и дом, чтобы не быть арестованными. В итоге Лора с дочерью Ренатой отправились к матери Лоры (отец умер незадолго до этого) на юг Германии. А Фриц бежал в Голландию, надеясь найти там убежище, куда позже смогут перебраться жена и дочь. Всё, что у него было за душой, это сто марок, спрятанные в зажигалке.

Надежды Перлза на обустройство в Голландии быстро рассеялись. Он не мог найти работу, так как не имел официального разрешения на ведение трудовой деятельности, да и поиск жилья оказался непростым делом. Фрицу пришлось жить на благотворительные пожертвования для еврейских беженцев из Германии, в доме, переполненном такими же, как он, людьми, спасавшимися от нацистов. Когда в сентябре 1933 года к нему приехали Лора с дочерью, работы по-прежнему не было, и Перлзы вынуждены были жить на деньги от проданных вещей и книг и на то, что Фриц называл «милостыней», которую он получал от одного местного актера (по непонятным причинам) и от молодой женщины, одним из любовников которой Фриц был в это время. И без того тяжелая ситуация осложнилась еще и тем, что у Лоры случился выкидыш.

Необходимо было искать выход из положения, и он нашелся. Фриц переписывался с одним из психоаналитиков в США, который обещал помочь с переездом. Однако у Фрица еще был свеж в памяти опыт безуспешного пребывания в Америке. Поэтому когда он получил предложение поработать психоаналитиком в Южной Африке, то немедленно согласился.

Главным препятствием для адаптации и успешной работы было плохое знание английского языка. Но Фриц был упрямым человеком, он начал практиковаться уже во время трехнедельного плавания к Южной Африке, читая на английском небольшие рассказы, детективы, приставая к экипажу и пассажирам с беседами. В общем, плох или хорош был его английский язык, но психоаналитиком Перлз начал работать сразу по приезде, в то время как Лора изучала язык еще три месяца.

Жизнь Перлзов вновь изменилась до неузнаваемости. Фриц вспоминал: «Нас встретили очень гостеприимно. Я открыл практику и основал Южно-африканский институт психоанализа. В течение года мы построили себе первый дом в современном стиле в шикарном районе, с теннисным кортом, бассейном, няней (у нас был следующий ребенок), управляющим и двумя слугами-аборигенами.

В течение следующих лет я мог предаваться своим хобби: теннис и пинг-понг. Я получил права летчика. Мои друзья наслаждались полетами со мной, хотя Лора никогда не доверяла мне. Моим величайшим удовольствием было остаться одному в самолете, выключить мотор и планировать вниз в величественной тишине и одиночестве.

У нас также был большой каток. Как я любил танцевать на льду! Широкие скользящие движения, грацию и баланс нельзя сравнить ни с чем. Я даже выиграл медаль на соревнованиях.

Экскурсии на океан, плавание в теплых водах Индийского океана, наблюдение изобилия диких животных, отснятие фильмов на самом современном уровне, направляющие игры (я учился у Макса Рейнхарда), получение первого места среди любителей, посещение знахарей, некоторые открытия, обучение игре на скрипке, составление ценной коллекции марок, несколько теплых и продолжительных дружеских отношений.

Какое отличие от нашей предыдущей жизни! Я всегда имел достаточно денег и всегда был занят, но никогда это не было так. Это была вспышка активности, деятельности и траты денег. Лора обычно называла меня смесью пророка и бездельника. В то время, конечно, была опасность потери обоих»[283].

Однако жизнь в Южной Африке была отнюдь не так безмятежна, как ее описывал Перлз. Отношения с женой ухудшались. Лора вновь забеременела, но Фриц не хотел иметь еще одного ребенка и попытался убедить жену сделать аборт. Она ответила категоричным отказом: «Если ты не хочешь ребенка, это будет мой ребенок, но он будет». 23 августа 1935 года на свет появился сын Стефан.

Ни Стефану, ни Ренате детство не казалось счастливым. Рената вспоминала, что боялась отца: «Меня часто отправляли на каникулы на эти ужасные фермы, места, которые я ненавидела и где я чувствовала себя изгоем. Я помню, что Фриц обращал на нас мало внимания. Он постоянно отсутствовал, работал. Но во время войны это был ад, когда он был дома. „Вы не должны существовать. Вы не должны иметь друзей, пока я не разрешу“. У него практически на всё было „Нет“. Тогда как с Лорой неизменно „Да“. Никакой золотой середины <…> Я помню тот первый раз, когда он вышел из себя. Мне было пять лет, и меня заперли в сарае на целый день. Я не помню, что я такого сделала. Я просила нашего садовника Джона, чтобы он выпустил меня, но он ответил: „Я не могу. Я потеряю работу. Он уволит меня, если вас освобожу“»[284]. Подобные истории были в детстве Ренаты, увы, не редкостью. Иногда дело доходило даже до рукоприкладства со стороны Перлза.

К тому же для Фрица и Лоры работа была превыше семьи. Времени на детей практически не оставалось. Лора вспоминала: «Я работала от десяти до тринадцати часов ежедневно, шесть дней в неделю, иногда и по воскресеньям. Мне тогда шел третий десяток, и я была весьма энергична. Однажды я зашла в кухню, в восемь вечера, и сказала горничной: „Я совершенно измотана“. Она удивилась: „Да что вы делаете? Вы ж сидите и разговариваете!“»[285].