Книги
Великая война и деколонизация Российской империи
Сражения также продемонстрировали, до какой степени Германия может обратить в свою пользу эти слабости России. Людендорф пытался повторить уничтожение 2-й армии дальше к северу, сражаясь с 1-й армией, но безуспешно. Предприняв отступление, Ренненкампф подошел ближе к источникам снабжения, и 8-я армия оказалась в трудном положении. Заключительные попытки уничтожить 1-ю армию не имели успеха и были прекращены. В конечном итоге войска более или менее вернулись на довоенные позиции. Две попытки Германии вторгнуться в российскую Польшу в ноябре и потом в январе 1915 года были поначалу успешными, но потом тоже выдохлись. За одним-единственным исключением (которое будет темой главы 2), армии Великой войны в сражениях, образно говоря, оказались привязаны к столбу[30]. Эта веревка могла быть длиной в один километр или сто, но командирам было трудно слишком далеко отходить от источников снабжения продовольствием и снарядами. Столбы и веревки можно было медленно перемещать – и время от времени это случалось – но у большинства воюющих держав не хватало для этого ни терпения, ни стойкости. Уже к тому времени, когда в 1914 году выпал снег, стало казаться, что конфликт невозможно разрешить военным путем.
Вторжение русских в Галицию дает нам примеры дальнейшего развития этой дилеммы. Как Германия смогла воспользоваться просчетами русского командования, так и Россия смогла воспользоваться просчетами Австро-Венгрии. Военные усилия Австрии с самого начала тормозились неэффективным командованием генерала Франца Конрада фон Хётцендорфа, начальника штаба австро-венгерской армии. Конрад был среди тех, кто несет наибольшую ответственность за решение превратить убийство Франца-Фердинанда в войну континентального масштаба. Он громогласно ратовал за войну против Сербии еще с 1906 года: только в 1913 году он более 25 раз высказывался на эту тему [Strachan 2003: 11]. Именно его одержимое желание разобраться с брошенным Сербией вызовом империи подорвало австрийскую мобилизацию. С началом войны у Конрада были две неотложные задачи: во-первых, разбить Сербию и, во-вторых, защитить свою страну и принять участие в титанической борьбе Тройственного союза за доминирование в Европе, победив Россию в Галиции. В принципе, они не противоречили друг другу, но практически Конраду пришлось решать, куда посылать солдат, как только они погрузятся в эшелоны. План, выработанный в начале 1914 года, предусматривал отправку крупных сил в Галицию и небольшого контингента в Сербию, а назначение третьей части войск должно было определить течение политических событий. Конрад, поразив как германских союзников, так и собственных специалистов по мобилизации, направил этот третий контингент на Балканы, а не в Галицию. Повинуясь сильному давлению, он пошел на попятный, но только после того, когда оказалось слишком поздно изменять график следования эшелонов. В результате семь войсковых корпусов провели первый месяц войны в поездах, следовавших к границам Сербии, чтобы вернуться, проехав через всю империю, на тех же поездах обратно в Галицию. Прочие аспекты мобилизации были в равной степени разочаровывающими, и в итоге Россия получила возможность организовать собственное наступление.
Русское вторжение в Галицию началось 7 (20) августа, в один день с Гумбинненским сражением. На северном отрезке фронта армии были примерно равны по силе. Конрад отправил относительно хорошо укомплектованные 1-ю и 4-ю армии на границу как раз вовремя, чтобы встретиться в бою с русскими армиями – 4-й и 5-й. Обе стороны имели примерно по 350 000 человек, но первые бои (при Краснике и Комарово) закончились в пользу австрийцев. Русские войска отступили почти к самому Люблину, а командующие тут же принялись обвинять друг друга в некомпетентности и пытаться сместить. Однако на юге мобилизационные просчеты Конрада были более очевидны. Всего одна недоукомплектованная армия (3-я) противостояла двум русским армиям (3-й и 8-й). Эти армии медленно (возможно, слишком медленно), но уверенно продвигались на юг, выигрывая бои, и 19 августа (1 сентября) вошли во Львов, столицу Галиции. Австрийцы быстро отступили, сдав город русским 21 августа (3 сентября). К этому времени Конрад разработал план, нацеленный на то, чтобы обратить его слабость в преимущество: позволить 3-й и 8-й русским армиям быстро продвинуться вперед, и поставив под удар свой северный фланг. В общем, план не был таким уж неудачным. Генерала Н. В. Рузского, командующего 3-й армией, много раз просили оказать содействие 5-й армии на севере, но он отказывался, и потенциально опасный участок оказался открыт для прорыва. Но Конрад слишком запоздал с этим планом. Взяв Львов, Рузский смягчился и отправил подкрепление на север. В то же время 4-я и 5-я русские армии на севере пополнялись солдатами, прибывавшими из российской глубинки; была также сформирована новая 9-ю армия, готовая вступить в бой. В первую неделю сентября эти свежие войска атаковали силы австрийцев, занимавших позиции возле Люблина, и безжалостно вытеснили их обратно в Австрию. Австрийские корпуса гибли и отступали один за другим. 27 августа (9 сентября) Конрад запросил помощи у германских союзников, но тщетно. 29 августа (11 сентября), боясь попасть в окружение, Конрад велел начать масштабное отступление. Русские преследовали его в глубь Галиции. 8 (21) сентября великий князь приказал генералу Н. И. Иванову, командующему Юго-Западным фронтом, обойти крепость Перемышль и двигаться на Карпаты и Краков[31]. Слабая попытка совместного германско-австрийского контрнаступления в октябре провалилась, и к ноябрю австрийцев вытеснили более чем на 100 километров к западу от их границ. Теперь Россия контролировала всю Восточную Галицию, продвинулась в Западную Галицию вплоть до линии Тарнов – Горлице и наступала на старинную столицу Польши – Краков – с севера и с востока. В Тарнове, в глубинке Галиции, обеспокоенные жители выставляли в окнах иконы: «…они хотели показать этим, что здесь живут христиане, а не евреи» [Бобринский 1995: 179]. Оставшаяся часть войск на Юго-Западном фронте с боями прошла до склонов Карпатских гор. К середине ноября они достигли некоторых важнейших перевалов, включая Дукельский и Ужокский, и взяли их. Практически все, что оставалось от австрийской Польши, – небольшая область вокруг Кракова да осажденная крепость Перемышль (см. карту 3).
Карта 3. Сражение в Галиции. 1914 год
Карпаты – самая протяженная горная цепь в Европе. Не столь впечатляющие, как Альпы (высшая их точка составляет 2655 метров и находится на современной границе между Польшей и Словакией), Карпаты все же стали крупнейшим естественным барьером на пути русского вторжения во внутренние территории Австрии и Венгрии. Их было трудно форсировать даже в хорошую погоду и практически невозможно зимой. Тем не менее этому внушительному горному массиву предстояло стать главным полем боя зимой 1914-1915 годов. У русских имелась убедительная причина продолжать наступление: победа в Карпатах позволила бы им в сражениях двигаться под гору до самого Будапешта, где они надеялись вынудить Габсбургов выйти из участия в войне. Однако, к их удивлению, именно австро-венгерские силы решили исход этой кампании. После позора 1914 года, когда австрийцы потерпели поражение и от России, и от Сербии, Конрад понял, что ему нужна победа. Он считал, что наилучшая для него возможность – это отвоевать захваченное русскими путем контрнаступления, выдавив их из Карпат и сняв осаду Перемышля.
Наступление Конрада началось 10 (23) января. Уже первые результаты оказались плачевными. Люди и транспорт с трудом продвигались по ледникам, целые подразделения замерзли до смерти в своих палатках; в итоге самое большее, чего удалось достичь, – это отвоевать перевалы. В феврале контратака русских свела на нет все усилия. Тысячи солдат попали в плен. Но русские, как и австрийцы, также не могли быстро перемещаться по снегу. В феврале последовала еще одна серия наступлений и контрнаступлений – и опять без особого результата для обеих сторон, кроме потерь в личном составе. Армия Австро-Венгрии потеряла примерно 800 000 человек, которые в основном умерли от болезней [Tunstall 2010: 12]. Линия фронта осталась на прежнем месте, и 9 (22) марта крепость Перемышль наконец сдалась, устранив тем самым последнюю помеху для массированного сосредоточения русских сил для вторжения на Карпатах. К весне созрели условия для решающего удара.
Точно так же зимние бои между Россией с Германией принесли гораздо больше людских потерь, чем стратегических результатов. В сентябре Германия попыталась развить победу при Танненберге, вторгнувшись в русскую Польшу.
Русские с боями вытеснили немецкие войска обратно в Германию, и довольно быстро, благодаря успешному контрнаступлению 10-й армии. В октябре была предпринята еще одна попытка общего наступления Центральных держав в центральной Польше, но провалилась. Россия планировала аналогичное наступление в центре, нацеленное прямо на Германию, но эти планы так и не воплотились в жизнь. И снова неумение армейских командиров координировать военные действия стало причиной неопределенности в стратегических целях, а солдатам оставалось только ждать, сражаться да создавать проблемы гражданским. Варшава, основной центр штабной и снабженческой деятельности, быстро сделалась неуправляемой, поскольку толпы раненых солдат и напуганных жителей обернулись непосильным бременем для городских служб.
Ощущение неминуемой опасности стало нарастать в ноябре, когда 29 октября (11 ноября) немцы начали более успешное вторжение в Северную Польшу, продвинувшись в глубь российской территории более чем на 75 километров – после того как их победы в приграничных стычках вынудили 2-ю русскую армию за неделю отступить до промышленного города Лодзь. Русские армии были до опасной степени ^доукомплектованы личным составом, во многих батальонах насчитывалось всего по 300 человек – треть обычного штатного состава. А теперь, когда близилась зима, войскам на Северо-Западном фронте недоставало 500 000 пар обуви, винтовки и артиллерийские снаряды тоже почти кончились[32]. На северном окончании новой линии фронта немцы оказались всего в 50 километрах от Варшавы. Складывалось ощущение, что русские войска оказались на грани катастрофы, однако у немцев опять возникли трудности с развитием успешного наступления. Грамотное отступление 2-й армии спасло Лодзь —город, полный припасов. Пока у немцев истощались запасы снаряжения и прочего, русские перебросили дополнительные силы из 1-й армии с севера и сформировали из них войсковые части. То, что казалось победой, обернулось едва ли не катастрофой для Германии: ее войскам пришлось отступать с кровопролитными боями, чтобы не оказаться в капкане. Еще раз две противоборствующие стороны обменялись неэффективными ударами, принесшими лишь потери. Русские потеряли в сражениях 100 000 человек, что нанесло серьезный урон не только штатному составу дивизий, но и поддерживающей их инфраструктуре. В Лодзи для раненых имелось всего 5000 госпитальных коек; 50 000 человек следовало отослать для лечения куда-нибудь еще [Stone 1999: 107]. В любом случае, надолго оставлять там нельзя было никого. Генерал Рузский, чувствуя уязвимость своего положения, в начале декабря решил и дальше отступать на позиции вдоль рек Бзура и Равка в глубь Польши, оставив город, который защищало столько солдат.
Немецкая 9-я армия под командованием генерала Августа фон Макензена несколько раз пыталась вытеснить войска Рузского с их позиций. В декабре все попытки провалились. 18 (31) января немцы в первый раз на всех фронтах войны применили новое оружие – ядовитый газ. Это произошло возле города Болимов на реке Равке, всего в 50 километрах к западу от Варшавы, куда должны были дойти газы. Атака провалилась – ветер изменил направление, и было слишком холодно для того, чтобы газ сработал как планировалось; однако контратака русских тоже закончилась провалом – за три для было потеряно 40 000 жизней [Stone 1999: 112].
В феврале солдаты не получили передышки. Оказавшись в безвыходном положении в центральной Польше, Людендорф решил с боями прорываться из Восточной Пруссии, с севера. Так началась «Зимнее сражение в Мазурии». И снова плохая координация русских стала причиной невыносимых страданий. Масштабное наступление, целью которого было уничтожить 10-ю русскую армию, началось 25 января (7 февраля), однако русское командование ошибочно приняло его за диверсию, обходной маневр, продвижение на восток к Ковно, а не на юг к Варшаве, – в общем, за что угодно, кроме того, чем оно являлось на самом деле.
Бои в Мазурии ввергли российскую элиту в порочный круг взаимных упреков, подогреваемых недовольством общества. Ошибки командования были настолько серьезными, что обвинения в предательстве штабных становились все громче. Вскоре был найден козел отпущения – полковник С. Н. Мясоедов, бывший начальник железнодорожного жандармского отделения на пограничной станции, подозреваемый в шпионаже и тесно связанный с военным министром генералом В. А. Сухомлиновым. Мясоедов попал в опалу после публичной стычки с видным членом Государственной думы А. И. Гучковым, однако во время войны восстановил свое положение и до ареста за измену успел стать переводчиком в 10-й армии. Несмотря на то что его обвиняли в мародерстве, а не в продаже секретов, 19 марта (1 апреля) 1915 года он был повешен. Новейшие исследования, посвященные тем неприглядным событиям, убедительно демонстрируют невиновность Мясоедова [Fuller 2006]. Но в то время, однако, его вина считалась доказанной.
Приближалась весна 1915 года. Германия и Россия оказались практически на тех же границах, с которых начинали войну. Германия проявила неспособность победить в войне, а Россия встала на путь саморазрушения. Война проходила в условиях крупных военных столкновений, но начинало казаться – передвижение войск не поможет ее закончить. Война изменила поведение и мировоззрение такой масштабной группы подданных империи, что фундамент «старого режима»,
Психологическое воздействие войны
Для солдат, участвующих в боях, первые дни сражений стали настоящим потрясением. Их рассказы и письма родным шокируют и удивляют; однако историки, изучающие строевых солдат XX столетия, скорее обратят внимание на то, насколько схожи их истории по всей Европе. Боевой опыт этих солдат заключал в себе привычную смесь страха, вины и возбуждения. Вот один из типичных примеров – рассказ ротного командира 1-й армии Ренненкампфа в 1914 году А. А. Успенского:
Вспоминаю мое личное впечатление и самочувствие в этот первый момент боевого крещения. Враг не виден, но огонь его ужасен: сверху сыплются осколки рвущейся шрапнели, с каким-то особенным блеянием звучащие в воздухе (подполковник Соловьев по этому звуку прозвал их «козодуями»), нежные, жалобные звуки летящих и больше всего разящих пуль, свист и вой гранат, разрывающихся при ударе с особенным треском! Огромные фонтаны земли, камней, песку и дыма от взрыва «чемоданов» [самые большие немецкие снаряды], крики и стоны раненых, корчи и агония умирающих… И вот, чувство ужаса и страха смерти невольно овладело мною! Мысленно я прощался с жизнью и исступленно молил Бога, (вот когда ярко вспыхнула вера!) если на то Божья воля, – сразу отнять мою жизнь, чтобы не мучиться тяжело раненым… [Успенский 1932: 28].
Эти ужасающие впечатления сочетались для Успенского с гораздо более приятными; он с любовью вспоминал о трепете, охватившем его, когда была одержана первая победа; о благоговении при виде русских солдат, которые в отдалении «красиво» бежали боевым строем; и о сердечном обмене военными рассказами со своими товарищами после боя. Но через несколько дней начались кошмары, когда поздно вечером перед его глазами снова возникали образы убитых и искалеченных. Успенский провел ужасную ночь в сарае, наблюдая, как его солдаты вскакивали и кричали во сне, что производило тягостное ощущение, будто они остановились на ночлег в сумасшедшем доме [Успенский 1932: 32-37].
Комментарий относительно «чемоданов» – один из самых распространенных в русских батальных рассказах, и он привлекает внимание к другому очевидному факту, который, однако, часто упускают из виду: русским солдатам было хорошо известно, что победа зависит не только от возводимой в идеал отваги солдат крестьянского происхождения, но от того, чем они вооружены. Солдаты составляли собственный каталог страхов и ощущения опасности. Пули свистели в воздухе, создавая особую музыку, артобстрелы ужасали, а грохот немецких «чемоданов» был почти невыносимым. Более того, они знали, что и немцы испытывают то же самое. Когда начиналась война, русские солдаты ощущали определенную нервозность при мысли о противнике, поскольку, как и все, были привержены стереотипам, а немцы давно славились своей точностью, любовью к порядку, жестокостью и военной эффективностью. Если бы русские проиграли все первые сражения, это вполне могло бы сформировать у них постоянный комплекс неполноценности. Конечно, у некоторых солдат он появился и усиливался с течением войны. Однако большинство поняло, что немцы в конечном итоге такие же солдаты. Это открытие было достаточно поразительным, чтобы заслужить упоминания о нем в дневниках и мемуарах. Тем, кто сражался в 1-й армии, особенно запомнился разгром 17-го корпуса Макензена при Гумбиннене. Русские вспоминали, что солдаты Макензена маршировали как будто на параде, строем и без прикрытия – этакая атака Пикетта[33] в XX столетии, и с тем же результатом. Русская артиллерия разнесла вражеский строй, стрелки перестреляли противников одного за другим, пулеметчики выкосили оставшихся, и тогда все русские солдаты увидели, насколько проще убивать людей, которые бегут в беспорядке, вместо того чтобы стойко держаться [Успенский 1932: 46-50].
Для русских уроки были ясными, хотя и очень болезненными. Они могли бы побить немцев, будь у них хорошие командиры и вооружение, но и того, и другого недоставало[34]. Первые битвы привели к значительной нехватке военного снаряжения, и эта гигантская недостача только усиливалась вплоть до конца 1915 года, когда ситуация стала улучшаться. Рассказы солдат первого года войны – это рассказы о растущем беспокойстве. Слишком много дней они находились под обстрелом, не имея достаточно боеприпасов, чтобы стрелять в ответ. Слишком мало было ружейных патронов, слишком много солдат оставались без ружей. Армия сумела преодолеть некоторые из этих трудностей, сражаясь с австро-венгерскими войсками, однако наложение таких факторов, как нехватка снаряжения и плохое руководство очень скоро принесло горькие плоды в Восточной Пруссии. Солдаты 1-й армии, яростно сражавшиеся, чтобы прорваться на эту территорию, и ликовавшие при виде бегущих пруссаков, пришли в негодование, когда ошибки командования вынудили их самих отступать практически без боя. Дни катастрофических, деморализующих поражений на полях сражений придут позднее, в 1915 году. Деннис Шоултер в своей авторитетной работе о сражении под Танненбергом также отмечает, что при мало-мальски пристальном взгляде на ход первых сражений той войны становится ясно, что немцы не имели изначального превосходства. Сами немцы породили нарратив о своем естественном превосходстве как часть мифа о Танненберге, однако боевая мощь русских неизменно впечатляла не только Шоултера, но и немцев, которые им противостояли. Руководство и снабжение – вот те области, где немцы демонстрировали превосходство, а вовсе не в том, как хорошо они стреляли или какую храбрость демонстрировали [Showalter 2004 [1991]].
Еще один миф, который можно легко развеять, заключается в том, что русские солдаты, привыкшие к низкому уровню жизни, в меньшей степени были выбиты из колеи суровостью и переменчивостью условий походной жизни, чем их более культурные противники. Однако никому не нравятся вши, голод, холод и босые ноги. Русские солдаты жаловались на эти лишения (проявляя стойкость) примерно в той же степени, что и другие участники войны, – едва ли кто бы сказал, что чувствует себя «как дома». Напротив, все свидетельства подчеркивают, насколько изменился образ жизни. Теперь он был обусловлен войной и жизненными неудобствами, но в нем присутствовала особого рода мужская солидарность, перед которой меркли все довоенные ограничения и дисциплинарные меры военного времени. Эта новая форма социального взаимодействия проливает свет на один важный факт из области процесса деколонизации Российской империи во время Первой мировой войны. Война, разрушая традиционные политические и социальные взаимоотношения в империи, в то же время создавала новые формы политики и социального взаимодействия. Это было, конечно, верно и для людей в военной форме, которые энергично создавали сообщество нового типа на фронте – с собственными практиками, нормами и ожиданиями. Некоторые из этих практик наглядно проявляются в военных событиях, о которых рассказывается в этой книге: как люди ведут себя на марше, роют окопы, воруют, едят, убивают и умирают. Ожидание – еще одна практика, влиявшая на армейскую жизнь. Застряв на раскисших полях и в разрушенных городишках фронтовой зоны, солдаты пили, играли в карты, пели и шутили, укрепляя узы связи друг с другом и усугубляя различия между своим сообществом и всем остальным миром.