– А… ты что?

– Я спрашиваю, обедать когда пойдешь?

– Не, я по магазинам пробегусь. Да, ко мне родственники приехали, так что поживи, пожалуйста, несколько дней у своих.

– А нельзя их в гостиницу?

– Ну, сними номер, если деньги есть лишние.

– Они что, ко мне приехали?

– Ко мне. У меня и жить будут. Я же их к твоим не селю!

Витя хлопнул дверью.

Александра Ивановна завела песню о взаимоотношениях к семье. Но я не стала эту тему развивать, отмолчавшись.

Весь день в скандалах! Вечером на кухне оказались занятыми все четыре конфорки. Я сказала Клавке:

– Одну освободи!

Та орать!

– Ты орать ори, но конфорку освобождай!

Поставила сковороду. Любовь Михайловна заглянула на кухню:

– Наташенька, если у меня картошка сварилась, ты ее слей, а конфорку можешь занять. У меня сериал!

Крутилась почти до семи. Когда несла кастрюлю в комнату, в дверь дважды позвонили. Мои!

Мы встретились впервые за 13 лет. Людмила не постарела, но странным образом потускнела. И Павел Алексеевич изменился. Он был таким щеголеватым, самоуверенным. А сейчас это был ссутулившийся мужик с поредевшими волосами и потухшим взглядом. Или я просто по-другому на них гляжу теперь?

Приехали они втроем, только мальчик в каком-то институте. До этого были в Москве, там сказали, что у нас в стране такую операцию не делают. Потом посоветовали какого-то питерского кудесника. Мальчика здесь приняли, но ничего не обещали.

Назавтра я с утра собиралась на работу, а они – в институт. И так каждый день. На четвертый день я сказала:

– Видеть вас такими не могу. А каково Жорке? Вы должны излучать уверенность, поддерживать его. У них же там есть тихий час? Приезжайте домой, обедайте, отдыхайте. И с новыми силами – к сыну.