— Где сейчас 18-й танковый корпус? — спросил я Ватутина.

— Он находится непосредственно восточнее Миллерова и не будет изолирован.

— Помните Баданова, не забывайте Баданова, выручайте его во что бы то ни стало!

— Приму абсолютно все возможные меры, и Баданова выручим, — заверил Н.Ф. Ватутин...»

Что же произошло с 24-м танковым корпусом генерала В.М. Баданова? 17 декабря в 18 часов 30 минут корпус вошел в прорыв северо-западнее Богучара и рванулся на Тацинскую — главную фронтовую базу гитлеровских войск, с аэродрома которой самолеты снабжали армию Паулюса боеприпасами и продовольствием. Громя по пути тыловые части, обходя очаги сопротивления, корпус на трофейном горючем прошел около 300 километров и на шестые сутки вышел к станице Скосырской, находившейся в нескольких километрах от Тацинской. Была ночь, танкисты смертельно устали, и командиры бригад рассчитывали на отдых. Они имели на это право. Корпус прошел сотни километров, уничтожил около 7 тыс. вражеских солдат и офицеров, захватил богатые трофеи. Но Баданов не дал ни минуты отдыха, справедливо опасаясь лишиться своего главного козыря — внезапности.

В ночь корпус двинулся к Тацинской, а утром 24 декабря, подойдя к станции, с ходу атаковал ее с разных сторон. Первыми на станцию ворвались бойцы гвардии капитана И.А. Фомина. Уничтожив охрану, они захватили эшелоны с новыми разобранными самолетами и танками, склады с боеприпасами, продовольствием, горючим. Гвардейцы вступили в неравный бой и победили. Жаль, что в этом бою пал смертью храбрых их командир капитан Фомин.

Не менее успешно действовал танковый батальон капитана М.Е. Нечаева. Он ворвался на Тацинский аэродром, где стояло более 200 самолетов. Полураздетые фашистские летчики выбегали из домиков, спасались в балках и большей частью гибли от ружейно-пулеметного огня. Одному самолету удалось подняться в воздух, но, подбитый снарядом танковой пушки, он рухнул на землю. Другой вырулил на старт и начал разбег, но за ним помчался танк, догнал и раздавил хвост. Также действовали танкисты и на стоянках, тараня транспортные самолеты и дальние бомбардировщики.

После этого боя Николай Федорович шутил, что Баданов прижал хвост Гёрингу, — шутку подхватил весь фронт.

Самим фашистам было не до шуток. Много лет спустя в газете «Дойче золдатен цайтунг» бывший летчик люфтваффе Курт Штрайт, совершивший 39 ночных вылетов на Сталинград и чудом спасшийся тогда в Тацинской, вспоминал: «Утро 24 декабря 1942 года. На востоке брезжит слабый рассвет, освещающий серый горизонт. В этот момент советские танки, ведя огонь, внезапно врываются в деревню и на аэродром. Самолеты сразу вспыхивают как факелы. Всюду бушует пламя. Рвутся снаряды, взлетают в воздух боеприпасы. Мечутся грузовики, а между ними бегают отчаянно кричащие люди.

Все, что может бежать, двигаться, лететь, пытается разбежаться во все стороны.

Кто же даст приказ, куда направиться пилотам, пытающимся вырваться из этого ада?

Стартовать в направлении Новочеркасска — вот все, что успел приказать генерал.

Начинается безумие... Со всех сторон выруливают на стартовую площадку и стартуют самолеты. Все это происходит под огнем и в свете пожаров. Небо распростерлось багровым колоколом над тысячами погибающих, лица которых выражают безумие.

Вот один Ю-52, не успев взлететь, врезается в танк, и оба взрываются со страшным грохотом в огромном облаке пламени. Вот в воздухе сталкиваются «юнкерс» и «хейнкель» и разлетаются на маленькие куски вместе со своими пассажирами. Рев танков и авиамоторов смешивается со взрывами, орудийным огнем и пулеметными очередями в чудовищную симфонию. Все это создает полную картину настоящей преисподней.

Только через некоторое время немецкая танковая группа подходит к Тацинской и после тяжелых боев снова занимает деревню и аэродром. Тем не менее Тацинская остается на переднем крае и не может служить базой для воздушного моста в Сталинград.

Проходит много дней, покуда спасшиеся экипажи смогли собраться на аэродроме в Сальске. Но оттуда до Сталинграда 320 километров, а летчики совершенно вылетались, самолеты пора сдавать на свалку».

После столь ошеломляющего удара танкисты Баданова оказались в сложном положении. Манштейн бросил на Тацинскую резервы, в том числе 11-ю танковую дивизию. Превосходящие силы противника перешли в наступление. Корпус Баданова, отрезанный от основных сил фронта, имея в строю только 54 танка с ограниченным запасом боеприпасов и горючего, занял круговую оборону. Пять суток стояли танкисты насмерть. Ватутин держал прямую связь с корпусом, двинул на помощь бадановцам 25-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса. 29 декабря Баданов, получив приказ Ватутина, пошел на прорыв. Танкисты вывели из строя все подъездные пути, сожгли станцию, депо, аэродром, взорвали эшелоны с танками и самолетами и вырвались из вражеского кольца. Корпус в полном порядке отошел к Ильинке и уже через несколько дней громил врага у Морозовска.

«Прошу бадановцам самой высокой награды», — телеграфировал Ватутин в Ставку, и награда не заставила себя ждать.

24-й корпус был преобразован во 2-й гвардейский танковый корпус и получил почетное наименование Тацинского, а генерал-лейтенант Василий Михайлович Баданов стал первым в стране кавалером ордена Суворова 2-й степени.

Николай Федорович ликовал и не скрывал этого. Стрелковые дивизии 1-й и 3-й гвардейских армий во взаимодействии с 18-м танковым и 1-м гвардейским механизированным корпусами добивали в районе Алексеево, Лозовое основные силы 8-й итальянской армии. 6-я армия генерала Харитонова, усиленная 17-м танковым корпусом генерала П.П. Полубоярова, расчленила и разгромила группировку врага в районе Арбузовка и Кантемировка. Днем и ночью рвались танкисты вперед. Командиры бригад лично вели передовые отряды. В ночь перед штурмом Кантемировки, находившейся на стыке вражеских фронтов, радисты всех танков приняли радиограмму командира корпуса: «Родина нам приказывает, честь корпуса требует немедленно ворваться в Кантемировку!»