Заметили это состояние и Жуков с Василевским. После сталинградских боев и «Сатурна» Николай Федорович встретился с ними впервые.
— Можно взаимно поздравить друг друга, — улыбнулся Жуков, пожимая руку Ватутину.
— От всей души поздравляю, — улыбнулся Ватутин.
— Так-то лучше, а то все перестукиваемся по телеграфу.
Причин для поздравления у старых товарищей было достаточно. За Сталинградскую операцию Георгий Константинович получил орден Суворова 1-й степени за №1. Таким же орденом были награждены Василевский, Воронов, Ватутин, Еременко, Рокоссовский. За короткое время все они были повышены в воинских званиях. 18 января Маршалом Советского Союза стал Жуков, а 16 февраля Василевский, получивший за месяц до этого звание генерала армии. 12 февраля воинское звание генерала армии было присвоено Ватутину.
Взаимные поздравления подняли настроение Николаю Федоровичу, а Жуков с обычной прямотой сказал:
— Переживать можешь сколько угодно. Мы все переживаем. Но сейчас надо готовиться к летней кампании. Ставка не случайно перевела тебя на Воронежский фронт, ему предстоят большие дела. А чтобы окончательно развеять хандру, поезжай в родную деревню. Я вот в сорок первом году проехал мимо родного дома. Но сейчас сорок третий и, по большому счету, зимняя кампания за нами...
— В этом я не сомневаюсь, как и в нашей окончательной победе, — заверил маршала Ватутин. — А по Воронежскому фронту у меня есть предложения...
— Вот это другое дело. Узнаю Николая Федоровича Ватутина...
Итоги зимней кампании, несмотря на несбывшиеся надежды, были ощутимыми. Под Сталинградом ликвидирована 300-тысячная группировка Паулюса, прорвана блокада Ленинграда, срезаны демянский и ржевский выступы, враг изгнан с Кавказа и из донских степей. Войска Красной Армии освободили около 500 тыс. кв. километров своей территории, продвинулись на некоторых участках фронта на 700 километров. По свидетельству самих гитлеровцев, их потери в России за зиму составили 1 млн 200 тыс. человек, а вместе с союзниками 1 млн 700 тыс. Враг потерял 24 тыс. орудий, более 3500 танков и 4300 самолетов. За время зимнего наступления было разгромлено 100 вражеских дивизий, что значительно ослабило силы вермахта на западе. Англо-американские войска начали активные действия в Тунисе, но и только. О втором фронте лишь велись разговоры. Между тем на востоке Гитлер продолжал держать 70 процентов всех своих войск — 194 дивизии из 273. В январе 1943 года в Германии была объявлена тотальная мобилизация.
Николай Федорович знал, что танкисты генерала П.С. Рыбалко освободили от врага Валуйский район, знал, что живы его родственники. Еще когда принимал фронт, он попросил начальника штаба генерала Ф.К. Корженевича узнать об их судьбе. Через несколько дней Ватутину доставили записку от родных. Николай Федорович сразу узнал почерк младшей сестры — любимицы Лены. Она от имени матери писала, что все живы, здоровы, просила разузнать подробнее о судьбе братьев. Уже тогда Николай Федорович решил съездить домой, но неотложные дела заставляли откладывать поездку. Разговор с Жуковым подтолкнул его, и в тот же день Ватутин собрался домой. Вызвал Семенчука.
— Через час выезжаем в Чепухино, — сказал он улыбаясь. — С собой берем оперативную группу, бронетранспортер охраны и радиостанцию. Если моя хата цела, она и будет временным пунктом управления. Связь со штабом фронта поддерживать постоянно. Да, скажи там Глушакову, чтобы собрал кое-что из продуктов. Родственников у меня много, да все село, по сути, родное...
Ровно через час машина бежала по хорошо укатанной, еще не размытой весенним паводком дороге. Вот и Валуйки. Когда-то маленький уездный городок, а теперь мощный железнодорожный узел. Даже огненный вихрь войны не смог окончательно уничтожить, изменить знакомые с детства места. Машина съехала с отрогов меловых гор, и перед взором генерала открылись вспученная вешними водами река Валуй, заречный простор с черными корявыми кустами и знакомыми до боли вербами. Вон и поворот реки, перекат, где он пацаном удил рыбу. Правда, теперь там переправляются по понтонному мосту танки. Но все равно картина знакомая. Вот и дорога, по которой не раз ходил из Валуек в Чепухино. По ней же вернулся домой, когда лишился стипендии в коммерческом училище. По ней мать в лютую стужу носила ему, больному, за двадцать верст домашнюю снедь, по ней ушел он в армию.
Мама, милая мама. После смерти отца, деда Григория, тяжелой болезни, приковавшей к постели старшую сестру, в отсутствие служивших в армии Павла и Николая она не пала духом, не опустила маленьких натруженных рук, а, взвалив на плечи непосильный груз, несла его безропотно и терпеливо. Это была не рабская покорность, как любят сейчас выражаться некоторые публицисты, а высокая сила духа, нравственная чистота, до которой многим из нас, нынешних, расти да расти. В колхозе она была лучшей дояркой, потом поварихой в детских яслях, и везде рядом с ней шла трудовая наследственная слава Ватутиных. В любви к труду, в приверженности высокому чувству долга воспитывала Вера Ефимовна не только своих детей, но и малышей, с которыми возилась в детском саду, яслях. Пришел из армии Павел — и семье стало легче, подросли Афанасий, Семен. Николай уже с первого командирского жалованья купил сестре Матрене швейную машинку, и она до сей поры обшивает всех домашних и односельчан. Ежемесячно посылал родным деньги, в голодные годы отдавал последнее, чтобы спасти семью. Он помог любимице Лене поступить в медицинский институт, немало сил и энергии потратил на младшего брата Семена, уговаривал мать переселиться к себе. Вера Ефимовна приезжала к сыну не раз и в Киев, и в Москву. Дивилась красоте городов, богатству генеральской квартиры, хоть и не было в ней ничего, кроме казенных вещей. Любила проехать с сыном-генералом в блестящей черной машине, повозиться с внуками, но остаться навсегда категорически отказывалась.
— Что, ты, сынок! — вздыхала она. — Как же я без Чепухино. И хата там, и земля наша, и могилки родимые. Работа також держит. Здесь у тебя и делать нечего. А я без работы не могу. Не работают только мертвые... Ты уж позаботься о братьях, сестрах. Им оно нужнее...
Вот и сейчас, в первом после долгой разлуке письме, мать спрашивала о братьях. Что сказать? Воюют братья, пишут друг другу письма. Павла не видел давно и даже не знал, что тот наблюдал за ним издалека несколько месяцев назад. Генерал Ватутин инспектировал одну из дивизий, где в строю артиллеристов стоял его брат, наводчик Павел Ватутин. Старший брат с любовью и гордостью смотрел на младшего, но постеснялся даже товарищам сказать о своем близком родстве с командующим. Николай Федорович же, не зная этого, просто уехал в другую дивизию. Брат Семен сообщал, что служит в танковой бригаде на одном с ним фронте. Но пока братья списывались, выбирали время для встречи, Николая перевели на другой фронт. А вот Афанасия видел. Получив после излечения в госпитале краткосрочный отпуск, он заехал на двое суток к брату. За крепким чаем, хорошим ужином, быстро организованным Митей Глушаковым, братья просидели всю ночь. Вспоминали родителей, сестер, которых война собрала под крыло матери. Афанасий показал изрезанное рубцами предплечье, где еще сидел осколок, и Николай Федорович чувствовал, как комок подкатывает к горлу. После памятного падения в голодный год с дерева Афанасий хорошим здоровьем не отличался, но сейчас тянул суровую лямку сапера. Что это такое — генерал знал. Под огнем неприятеля, в ледяной воде держать на своих плечах бревна строящегося моста или на ощупь рыскать по напичканной минами нейтральной полосе... Как хотелось ему тогда предложить Афанасию место в штабе, но не повернулся язык, ибо был уверен — откажется брат. Так и написал матери, не скрывая ничего. А та в ответ только попросила: «Ты уж последи за ними, Коля».
Когда Николай Федорович увидел первые дома родного Чепухино и на косогоре хату деда Григория, слезы невольно навернулись на глаза. В хате его конечно не ждали. Вера Ефимовна сидела за ткацким станком, Матрена стрекотала на швейной машинке. Средняя сестра Дарья — счетовод колхоза — что-то писала, приткнувшись у лучины. Лена подметала пол. На печке звенели детские голоса, поблескивали глазенки ребятишек. В хате расположились остановившиеся на постой солдаты. Вот они-то и подняли суматоху при виде вошедшего в комнату генерала. Сестры заголосили в один голос, кинулись обниматься. Николай с трудом отбился от них и шагнул к матери. Вера Ефимовна обняла сына, и слезы обильно потекли по ее коричневым морщинистым щекам.
— Подождите, мама, дайте раздеться, — с трудом сдерживал себя сын.
Отстранив Веру Ефимовну, он повернулся к двери, снял шинель, фуражку, повесил ее на обломок штыка, вбитый в стену еще дедом Григорием. Заблестели в тусклом свете лучины ордена, и солдаты вновь вытянулись по стойке «смирно».
— Вольно, вольно, — скомандовал Ватутин. — Не смущайтесь. Вы мне не мешаете. Я не надолго. А поужинаем вместе. Да, мама? — повернулся он к Вере Ефимовне. — У меня братья такие же красноармейцы, как вы. Видите, и я не во дворце вырос. Согласны?