«Дома, в своей комнате», — ответил Вацлав.

«Ох, нет, мы не можем этого допустить».

На следующее утро он написал нам, что, к несчастью, из-за войны не может позволить Вацлаву упражняться в Придворной опере, но в распоряжении Вацлава в любое время будет сцена театра «Ан дер Вин», очаровательного старомодного театра, идеальная для танца сцена, на которой когда-то Фанни Эльслер праздновала свой самый великий триумф.

В это время Вацлав сочинял «Мефисто-вальс». Эта музыка передавала славянскую сторону его души, романтическую и томную, и показала, как романтизм может быть выражен в буйной силе и мужестве.

Вацлав изобразил вымышленный эпизод из жизни доктора Фауста: Фауст в сопровождении Мефистофеля, привлеченный звуками музыки, заходит в поисках любви в придорожный кабачок. Сгущаются сумерки. Несколько деревенских жителей собрались вокруг стола и ведут азартную игру. Хозяин с интересом следит за игрой и одновременно льстит пожилому толстому богатому купцу, который пожирает глазами красивую золотоволосую дочь скупого хозяина. Деревенские музыканты играют на волынках. Слуга без остановки наполняет пенящиеся кружки.

Молодой крестьянин, поклонник хозяйской дочери, неуклюже начинает танцевать с ней, но отец тут же останавливает их. Входят Фауст и Мефистофель. Хозяин бросается навстречу этим изысканным, богато одетым кавалерам.

Мефистофель одним быстрым взглядом оценивает всех и становится сзади богатого купца. Спокойная и веселая атмосфера мгновенно изменяется. В этих людях вспыхивает безумная жажда выиграть, победить.

Хозяйская дочь входит с напитками и, околдованная, замирает перед Фаустом. Ее поклонник начал играть на деньги, которые дал ему взаймы Мефистофель. Вдруг Мефистофель хватает скрипку и начинает играть. Деревенские мужчины и девицы открыто предаются любви, девушки больше не отвергают, а сами просят развратной ласки мужчин; а хозяйская дочь, которая до этого времени сопротивлялась, начинает танцевать для Фауста. Когда это безумие достигает своей вершины, из освещенного звездами леса через открытую дверь слышится песня жаворонка. Мефистофель, продолжая играть, идет к двери, и пара за парой исчезают за дверью. Наконец, хозяйская дочь совершенно добровольно бросается в объятия Фауста, и он, торжествуя, в танце выходит с ней в лес — к любви.

Все это было рассказано как хореографическая поэма на языке жестов того времени, которые Вацлав перевел в ряд блестящих классических танцев, поскольку он понимал классическую школу и умел ее применять. Это был живой Дюрер — полный огня, блестящий, пылающий с момента появления Мефистофеля. «Вариация» девицы была последовательностью антраша, тур-ан-л’эров и прыжков, которые все исполнялись на пальцах, но в изысканном средневековом стиле. Вместо романтической томности в изображении любовного чувства здесь были сила и пластичность, четкие жесты, чистота линий и сверкание прекрасно ограненного алмаза — все это было в полном согласии с музыкой Листа.

Вацлав танцевал для меня в своем простом тренировочном костюме роли сорока пяти участников балета. Он раскрывал характеры старого толстяка хозяина, богатого развратника купца, неуклюжего тяжеловесного жениха, слуги, Мефистофеля, Фауста, гостей, девушек. Я забывала, что танцует один человек, а не целая труппа. И он танцевал, с невообразимыми легкостью и блеском, роль девицы. Никогда, никогда я не видела среди великих прим-балерин такой девически нежной, такой легкой, такой гармоничной, такой совершенной в позах и так идеально ровно стоящей на пальцах.

Вацлав только смеялся: он считал, что балет удался, раз я настолько забыла об отсутствии труппы.

В сопровождении друзей он ходил смотреть частные коллекции. Придворный музей и Альбертина приносили ему радость. Так же его радовали концерты, на которых он бывал, и спектакли Оперы.

Мой зять, воспитанный в строжайших традициях Байройта, где он пел на фестивалях, учившийся у самой великой Козимы[31], выслушивал мнение Вацлава о том, как нужно изображать Тристана, Лоэнгрина и Тангейзера.

Вацлав играл для нас эти роли, и Эрик соглашался, что его исполнение было вагнеровским по духу. После этих разговоров Эрик во многом изменился. Его выступления стали красивее и оригинальнее, особенно по точности стиля и жестов.

Для Вацлава Вагнер был не только великим музыкантом, но и великим балетмейстером. Он показал нам, что вагнеровские оперы полны хореографических сцен. Прибытие гостей в Вартбург во втором акте «Тангейзера», приход паломников в третьем акте этой же оперы, сцена с рыцарями Грааля в «Парсифале», проход Эльзы перед свадьбой из ее покоев в собор — чисто хореографические сцены, и они очень красивы.

Вацлаву понравилась мысль сочинить танцы для «Парсифаля», «Тангейзера» и «Мейстерзингеров», и он надеялся, что после войны сможет сделать это для байройтского фестиваля.

В это время венский художник Кокоша[32] нарисовал Вацлава. Вацлав часто присутствовал на репетициях балетов и при упражнениях балетных артистов.

Моя сестра попросила Вацлава посмотреть, как танцует дочь ее подруги, госпожи Л., очень интересовавшейся искусством и много сделавшей для артистов. Эта дама предоставила один из своих особняков в распоряжение Шонберга. Мы пошли посмотреть ее дочь, которая хотела стать танцовщицей. Вацлав считал, что начинать обучение танцу надо рано — если возможно, самое позднее в двенадцать или тринадцать лет. После этого возраста мышцы и сухожилия становятся слишком сильно развитыми и уже не могут приобрести необходимую гибкость. Этой девушке было уже шестнадцать, и она танцевала, но не знала, как это делается. Само по себе это не имело бы значения: Вацлав смотрел только, есть ли у нее способности, и я увидела по его лицу, что нет никаких.

Вацав был мягким в обращении с людьми и имел доброе сердце. Он всегда старался ободрить и помочь, но в вопросах танца он был несокрушимо твердым: был справедлив, но говорил только правду.

«Вот мое мнение: вы не должны тратить свои силы, время и деньги на учебу, у вас нет совершенно никаких способностей к танцу».