«Мой дорогой друг,

Я только что получил вашу телеграмму и должен признаться, что был потрясен до глубины души.

Я был не только огорчен как друг, получив столь сдержанную телеграмму, когда вы знали, с каким нетерпением и даже страстью я ждал ответа на вопрос, предельно ясно поставленный вам пять месяцев назад и регулярно повторявшийся в письмах и телеграммах. Вы должны понимать, мой дорогой Федя, какое большое значение я придавал этому вопросу, и я имел все основания полагать, что дружба, не говоря уже о практических соображениях, должна была подсказать вам, что следовало сообщить мне, прежде чем подписывать контракт с кем-либо другим…

Вопрос в том, с кем вы подписали контракт.

Должен сказать вам, дорогой Федя, что если вы подписали контракт с месье Сержем де Дягилевым, ничего не сообщив мне, то вы совершили большую ошибку… Позвольте вам напомнить, что если Русский сезон в Париже состоялся, то всецело благодаря мне, потому что это я, и только я помог Дягилеву получить кредит в России, без которого сезон сорвался бы.

(Затем Астрюк раскрывает финансовую сторону Русского сезона. — Р. Б.)

Единственной благодарностью Дягилева стало то, что он планирует новый сезон, конкурируя со мной. Он пользуется работой, которую я проделал за весь прошедший год, чтобы совершенно непрофессионально осуществить постановки в Париже и Лондоне.

В свете сложившихся обстоятельств считаю своим долгом предупредить вас, что я намерен предпринять самые решительные шаги, чтобы положить конец этой скандальной ситуации. Как вы знаете, я обладаю определенным оружием, но есть еще более смертельное, которое я приберегу до более подходящего момента. Сегодня я объявляю войну, потому что меня принудили к этому.

Я вас предостерег. Теперь решайте сами… Хотелось бы, чтобы Бойто, Тосканини и Гатти-Казацца, сыгравшие определенную роль в начале вашей карьеры, с которыми вас связывает так много счастливых воспоминаний, каким-то образом повлияли на ваше решение. Но похоже, все это бесполезно. Я не пытаюсь повлиять на вас, но одно все же скажу — ваше решение очень огорчило и меня, и их.

Всегда ваш Габриель».

Следующим шагом Астрюка стали систематические атаки на Дягилева посредством русского двора. Он написал министру двора графу Фредериксу, спрашивая, может ли представить царю рапорт о Русском сезоне; и получил утвердительный ответ от генерала Мосолова*[126], главы канцелярии. На второй неделе ноября он поведал свою историю великому князю Николаю Михайловичу, приехавшему на несколько дней в Париж. 18 ноября он нанес утренний визит в парижский отель великому князю Андрею Владимировичу, возлюбленному Кшесинской.

Рапорт царю, занявший почти одиннадцать страниц, раскрывал финансовый аспект описанной выше истории (и по существу, послужил источником этих данных). Астрюк приписывает себе честь предоставления финансовой возможности для проведения Русского сезона (что, безусловно, так и было) и его успеха в прессе и у публики; он также подчеркивает, что обеспечил для Дягилева скидку в 50 процентов в Societe des Auteurs et Compositeurs dramatiques de Paris[127], таким образом сэкономив для него 25 000 франков, и что он сам согласился взять минимальный процент, всего 2,5 процента. Астрюк обвинил Дягилева в том, что тот не исполнил ни одного из своих обязательств. Он подчеркивает, что во всех подписанных Дягилевым документах тот называл себя «Attache à la Chancellerie Personelle de Sa Majeste I’Empereur de Russie»[128]. Он описал и небольшое скандальное происшествие:

Однажды он (Астрюк), собираясь вручить сумму в 10 000 франков «аккредитованному представителю» Дягилева, получил письмо с пометкой «лично и срочно», которое гласило: «Дорогой друг! Пожалуйста, не давайте денег ни одному из моих секретарей без моей карточки на каждую выплату. Всегда ваш Серж де Дягилев». Месье Астрюк, встревоженный таким внезапным проявлением недоверия, попросил объяснений, но не получил их. Однако несколько дней спустя он услышал, что доверенный сотрудник и очень близкий друг Дягилева, иногда исполнявший роль бухгалтера, так что ему доверяли и доставку денег, внезапно покинул Париж в тот самый вечер, когда было послано знаменитое письмо — факт, который может привести к разного рода предположениям.

Это, безусловно, намек на побег бывшего секретаря и любовника Дягилева, Маврина, с Ольгой Федоровой.

Любопытный факт, но, пожалуй, типичный для беспощадного театрального мира*[129]: Астрюк, которому предстояло еще несколько лет так тесно и успешно сотрудничать с Дягилевым, несет ответственность за то, что зимой 1909/10 года нанес непоправимый ущерб репутации Дягилева при императорском дворе. Хотя император и не доверял ему, да и великие князья, за исключением покойного великого князя Владимира, не жаловали его своим вниманием, а великую княгиню Марию Павловну после смерти мужа настроили против него, и тем не менее Дягилев благодаря успеху Русского сезона мог рассчитывать на получение субсидии из императорского денежного фонда. Астрюк сделал это маловероятным, если не сказать — невозможным, так что в конце жизни, бегло набрасывая для Кохно и Лифаря фрагменты воспоминаний о начале своего предприятия, Дягилев мог утверждать, что никогда не получал ни рубля от императора на организацию своих балетных сезонов.

Зная, что письма в России часто вскрываются и подвергаются цензуре, Астрюк для общения со своими пособниками по интриге в Санкт-Петербурге изобрел специальный код, чтобы говорить о людях, имеющих самое близкое отношение к этому делу. Весьма существенно, что в этом списке нет кода для Нижинского: он уже считался настолько неразрывно связанным с Дягилевым, что никакие попытки использовать его в качестве пешки в затеянной игре даже не рассматривались. Одни кодовые имена более многозначительны, другие — менее.

Император — Пьер;