Алия услышала, как вполголоса охнул Иан, заметила, как сдвинулись брови Гедеона и раздулись его ноздри. В воздухе мгновенно повисло тяжелое напряжение. Алия не до конца поняла, что случилось – в сказанном Кирштом чувствовался какой-то подтекст, но она его не понимала. Обстановку разрядила Штарна – казалось, она имела особый талант делать мир вокруг чуточку веселее, чуточку приятнее для жизни. Сильно ущипнув Киршта, она громко объявила:
– Так, все! Теперь моя очередь выступать! Сейчас я покажу вам фокус.
Не дожидаясь ответа, девушка пробормотала несколько слов, и… в ее ладони загорелось зеленое пламя! Алия в изумлении вытаращила глаза. Штарна легким движением руки отправила язычок огня в воздух, зажгла еще один, на сей раз красного цвета – и вскоре непринужденно жонглировала уже семью огоньками всех цветов радуги, которые слились в светящийся, переливающийся вихрь. Потрясенная Алия обвела глазами своих друзей. Те смотрели на Штарну с интересом и одобрением, но без малейшего удивления.
– Мне… нужно подышать воздухом, – сказала Алия и быстро, спотыкаясь, покинула тент.
– Алия, с тобой все хорошо?
– Как она это делает? – вместо ответа выпалила Алия. Может быть, ей и следовало сдержаться, но об этом она просто не успела подумать.
– Что делает?
– Вот это… Это! – Алия потрясла руками, изображая жонглирование.
– Обычная иллюзия, ничего особенного, – озадаченно ответил Иан, – с тобой
Алия покачала головой.
– Ты напугана, я вижу, но чем? Это же всего-навсего волшебство.
Девушка не отвечала. Что она могла сказать?
– Странная ты.
Алия кивнула. Да, она странная. Или, скорее, она попала в
Глава 7. Песни Лерра и Элении
В третий день своего полуотпуска-полуссылки Ярин проснулся ранним утром от внезапно раздавшихся из-за тонкой стенки воплей.
В квартирке за стенкой проживали гоблины – муж Тишко с женой Ринкой и двумя детьми. Нехорошая семья была непрекращающейся головной болью для всего общежития: Тишко и Ринка выпивали – или, скорее, бухали, нажирались, синячили – днями напролет, потеряв чувство времени и реальности. В моменты просветления Ринка выполняла мелкие работы в общежитии: размазывала грязь тряпкой по лестницам, или же поднимала в воздух клубы пыли метлой. Ее муж не работал. Он страдал от какой-то редкой болезни, которая позволяла ему не трудиться и получать от Империи пенсию, но при этом – вот удивительно! – была отлично совместима с практически ежедневными алкогольными возлияниями. Лышко, старший сын, уродился, в общем, в родителей – рано выросший шестнадцатилетний лоб, прогуливающий школу да подстерегающий отправленных в магазин детей, чтобы отобрать у них деньги. Печальную нотку происходящему в соседней комнате прибавляла двенадцатилетняя Аса: тихая, забитая и грязная, она постоянно ходила, украшенная синяками – иногда она попадалась под руку пьяному отцу, иногда – матери или брату. Попадаясь на глаза соседям, она вызывала острые уколы жалости, и над ней периодически брали шефство подъездные старухи, а она развлекала их песнями и игрой на дудочке, которую всегда таскала за собой. Дудочку вырезал Асе дед единственный человек, любивший ее – пока был жив.
Ярин перевернулся на другой бок и закрыл глаза, и в тот же самый момент за тонкой стенкой прозвенело разбитая тарелка.
В тяжелой от недосыпа голове пульсировали раздражение и злость: соседи в очередной раз испортили ему утро, и с этим ничего нельзя было поделать. На прошедших выходных Ярин уже поучаствовал в соборе общежития, на котором жильцы делились друг с другом насущными проблемами и сообща пытались их решить. Идя на собор, Ярин думал о том, как поднять тему беспокойной семейки, подбирал нужные слова – он не очень-то умел выступать с публичными речами. Но эти приготовления оказались совершенно излишними. Гоблинская чета и так стала основным и единственным вопросом собора.