Она освободила руку:
– Нет, подожди! Я покупатель, и я имею право пожаловаться на грубость продавцов. Что в этом такого особенного?
К потрясенной продавщице вернулся дар речи:
– Лыма! Подь сюда! Тут какая-то девица жалобную книгу требует.
К ним подошла самая внушительная продавщица из всей троицы, выше Алии на полголовы и шире ее раза в три, с жесткими, черными усами над верхней губой, и пробасила:
– Вот эта, что ли?
– Можешь себе представить!
– Ну ничего себе! Такая молодая, и такая наглая!
– Совести у тебя нет! Да я тридцать лет за прилавком отстояла! А эта соплячка мне и говорит: «дайте жалобную книгу!»
– Неслыханно!
– Хулиганка! – заголосила из-за прилавка третья продавщица. Старичок сочувствующе глядел на Алию и Иана.
– Да я сейчас стражу позову! – затрясла жирными телесами Лыма.
Алия была поражена произведенным эффектом: столь искреннее возмущение, даже ярость, и в то же время – явный испуг, и все от простого упоминания жалобной книги! Сейчас она покажет этой колыхающейся горе сала… Вдруг она почувствовала, что Иан тащит ее к выходу из лавки, схватив, как ребенка, за руку. Она не успела даже возразить, как он вывел ее из помещения под победные, торжествующие вопли торговок.
– Что это на тебя нашло? – пораженно спросил Иан, когда они оказались на улице и отошли от магазина на несколько десятков шагов.
– В смысле, на меня? – удивилась Алия, – ты разве не слышал, как она хамила?
– Слышал, конечно, но… это же продавщица! – ответил парень таким тоном, будто она жаловалась на дождь, промочивший ей одежду, или солнце, напекшее голову. Алия уставилась на него, ожидая продолжения, но дождалась только слов «странная ты».
После неудачного похода в магазин они пошли вдоль Разлома – главной достопримечательности Щачина, уродливого шрама Великой войны, протянувшегося через весь город. В том числе и через площадь Восстания, но здесь он был прикрыт высоким бетонным забором, так что нельзя было ни увидеть сам Разлом, ни как следует рассмотреть красоту города, простиравшегося за ним.
Алия и Иан вышли с площади и неторопливым шагом двинулись по улице Бесогонов – мостовой с извилистым краем, повторявшую линию Разлома. Дома с другой стороны улицы стояли уже ровно – по большей части, они были отстроены после войны, – поэтому улица то сужалась, то расширялась, оставляя свободное место фонтану, скамейкам или гипсовым бюстам. У одного такого изваяния Алия остановилась, чтобы прочитать подпись «Латаль, Отец-Основатель Церкви Равенства». Заметив, что Иан уже успел уйти вперед, остановиться, обернуться и посмотреть на нее с плохо скрываемым удивлением, она, смутившись, догнала его.
– Отец Латаль основал Церковь Равенства, выступил против власти чародеев и, чтоб слова не расходились с делом, убил Владыку Мира Эалайю. Кто такой Владыка? Верхновный жрец культа дженов. Он правил культом, а не государствами, конечно, но культу подчинялась Непобедимая Армия, культ владел землей под храмами и много где еще, да и потом, вера в дженов объединяла всю знать того времени. Так что власть Владыки была велика, хоть и не так велика, как в старые времена. Эалайя оставил после себя слабого наследника, и в верхушке культа немедленно выросли заговоры за влияние на него, а через некоторое время – за его замену на того или другого дальнего родственника. Одновременно с этим последователи Латаля начали войну за ликвидацию Владычества и культа в целом, считая его последователей бесопоклонниками, – начал вдруг Иан, говоря как бы в пространство, и Алия мысленно поблагодарила его за деликатность. Ей
– За несколько лет Сегай превратился в муравейник из враждующих между собой лордов и леди. На востоке император Тарешьяк положил этому конец, основав Империю Братских Народов, запретив культ дженов и отдав власть простому народу. Вернее, Церкви, которая этот простой народ представляла. Возможно, для людских земель это и было лучшим решением. Или как минимум меньшим из зол.