После службы ко мне подошли несколько друзей и родственников, чтобы поздравить с выздоровлением. Как оказалось, на долю нашей церкви в этом году выпало непомерно тяжелое бремя очень больных людей, которые были при этом очень молоды. Мы высказали свои соболезнования друзьям и супругам друзей, которые пришли помолиться о своем собственном чуде. Жена моего кузена оказалась в затянувшемся критическом состоянии после рождения их ребенка. По всему ее телу распространилась инфекция, поразив и ее сердце. Она умерла в апреле следующего года в возрасте тридцати шести лет. Тогда же все еще оставалась надежда на выздоровление. Между рассказами о ее курсе антибиотиков и химиотерапии у кого-то еще я поняла, что являюсь для всех них олицетворением чего-то особенного. То, что мне удалось выжить, для них многое значило. Мое выздоровление осветило их веру ярким пламенем осязаемого успеха.
У меня всегда были непростые отношения с верой, в основе которой лежала религия. Хотя я и не имела ни малейшего представления, какое именно сочетание факторов позволило мне спастись, когда шансов на спасение почти не оставалось, значительный вес в своих расчетах я придавала науке, медицинскому уходу и хирургическим навыкам. Мне сложно было сказать, какое влияние оказали удача, религия или, раз уж на то пошло, сам Бог.
Я всегда с циничным недоверием относилась к чудесам. Будучи ученым, я всегда была убеждена, что существует более рациональное объяснение, которому я в итоге и отдавала предпочтение. Чье-то неосязаемое присутствие, которое прослеживалось во всей моей истории, которое словно направляло нас так, чтобы в нужный момент происходили нужные вещи, я охотно именовала удачей. Мне было сложно связать с тем, как я воспринимаю саму себя, тот факт, что теперь я стала олицетворением силы молитвы и надежды перед лицом безнадежности.
Раньше все было совсем по-другому. Когда я работала в интенсивной терапии, то меня утомляла слепая вера родных моих пациентов в то, что их может спасти чудо. Я видела, как эта вера в чудо использовалась в качестве предлога для проведения процедур, которые лишь продлевали ненужные мучения, оттягивая неизбежную смерть. В контексте принятия клинических решений объявленная пациентом или его родными вера в божественное вмешательство считается проявлением беспочвенного оптимизма, в то время как врачам нужно, чтобы они приняли ситуацию таковой, какая она есть. Мы переживаем, что подобного рода надежды могут быть выражением отрицания или даже разочарованности в ограниченных возможностях медицины.
Мы, врачи, плохо подготовлены к тому, чтобы продолжать планировать стратегию лечения, когда кто-то говорит нам: «Мы молимся о чуде». В подобных ситуациях мы чувствуем себя совершенно беспомощными. Наше рациональное мышление подсказывает нам, что в дальнейших обсуждениях нет никакого смысла. Какой толк от логики, науки или фактов, когда речь заходит о сверхъестественном?
Нам казалось, что если бы они только осознали, насколько безнадежной является ситуация, то это в значительной мере помогло бы им подготовиться к неизбежному, смириться с ним и начать строить конкретные планы. Они должны были понять, что надежды нет. Мы с дурацкой настойчивостью твердили им снова и снова, что все безнадежно, полагая, что если нам удастся «до них достучаться», то они сдадутся и просто позволят своему близкому умереть.
Сидя здесь, я увидела все это в совершенно новом свете. Я услышала их. Они молили о чуде не потому, что не понимали, насколько больными были их супруги, а как раз именно потому, что прекрасно это осознавали. Надежда вовсе не была для них, как я была уверена раньше, проявлением какого-то беспочвенного, лишенного привязки к реальности оптимизма. Надежда задавала им направление, помогала жить перед лицом реальности, которую они сами не выбирали. Надежда стала для них последним оплотом в безвыходной ситуации. Подобно деревянным иконам с ликами святых, которые они ставили у кроватей своих близких, вера символизировала собой признание ограниченных возможностей в реальности, в которой они оказались. Она была для них заклинанием. Вера придавала им силы, давала причину не сдаваться, надеяться на то, что будущее все еще возможно.
С какой стати мне лишать кого-либо его надежды?
Что, если вера была единственным способом смириться с неопределенностью будущего и начать к нему готовиться?
Я присоединилась к разговору между моим мужем и одной из его подруг детства, чей муж боролся с лейкемией. Я слушала, как она описывает последний пройденный им курс химиотерапии, а также те ужасные страдания, которые он ему принес. Я слушала, как она описывает надежды, возлагаемые ей на следующий курс лечения. Неожиданно для себя я сказала: «Я разделяю вашу надежду на то, что ему удастся излечиться».
«Спасибо».
«Я понимаю, как это тяжело, однако позволяли ли вы себе думать о том, что вы будете делать в случае, если это не поможет?»
«Мы начали с ним говорить о том, что, возможно, после следующего курса имеет смысл лечь в хоспис. Так сложно оставить надежду, когда у тебя дети и все такое. Но я вижу, как он все больше и больше слабеет, и мне кажется, что больше он уже просто не вынесет».
«Мне кажется, с вашей стороны очень смело позволять ему говорить о возможной смерти, – сказала я ей с искренней благодарностью. – Люди, знаете, не дают обычно другим говорить о смерти. Даже когда она так близко, что ее почти можно потрогать».
Рэнди стрельнул в меня взглядом, который говорил: «
После этого он сделал уже не столь незаметный жест, приподняв бровь и наклонив голову, дав мне понять, что, возможно, я ставлю ее в неловкое положение. Я пожала плечами.
В машине по дороге домой я его спросила: «Ты думаешь, то, что я выжила – это чудо?»
«Да, я так думаю. Ты мое чудо», – сказал он без тени иронии.
«Что ж, я думаю, что если я все равно умру – а мне кажется, что именно так и произойдет, – то вам, ребята, следует пожениться». Только после того, как из моего рта вылетели эти слова, я осознала, что по-прежнему убеждена в своей неминуемой смерти.
«Ты вообще в своем уме? – посмотрел он на меня сбоку. – Я очень надеюсь, что это лишь какой-то очень странный способ взять под контроль будущее, которое кажется неопределенным, однако я уж точно не хочу, чтобы ты выбирала мне следующую жену».