Со следующей затяжкой светлая радость сменяется темнотой. Ты паникуешь и слушаешь песню барбера, но она лишь заводит тебя глубже в темноту. Легкое дело. Легко поддаться. Тебя пронзает боль. Ты думал, что заколотил эту дверь, но теперь боль снова встала у тебя на пути. О, мифическое заточение, о трехглавое чудище! Ты гладишь каждую из его голов, и оно ежится при виде твоей решимости. Ты спускаешься с невероятной скоростью, но здесь огня нет, наоборот, это огонь привел тебя сюда. В этом кошмарном сне лишь вода набегает на твои ноги, щиплет холодом. Дай узреть твои шрамы, просит чудище. Покажи, где змея обвила твою руку и вонзилась клыками в мягкую плоть. Ты закатываешь рукава и показываешь россыпь дырочек на коже. Выйди из тени, говорит оно. В тени нет утешения. Скажи, где болит, говорит оно. Не жди, когда вода поднимется. Она тебя не спасет. Ты смотришь вниз и видишь искаженное отражение в ряби черных глубин. У бога множество лиц. Множество голосов. Песня в темноте. Только верь. Высоси яд из раны, выплюнь его на землю. Жить для тебя значит постоянно извиняться, извинение это – недосказанность, а недосказанность – дискриминация. Глотать значит недоговаривать. Выплюнь яд. Чтобы история твоя не стала недосказанностью, не жди, пока вода поднимется. Не извиняйся. Прости себя.

– Что вы пытаетесь забыть? – спрашиваешь ты барбера.

Он забирает у тебя самокрутку и глубоко затягивается. Встает и делает шаг из тени здания на свет.

– Я не знаю. Это чувство. Что-то глубокое. Что-то внутри меня. – Он негромко посмеивается. – Я не знаю, как это назвать, но я это чувствую. Это больно. Иногда мне больно быть собой. Иногда больно быть нами. Понимаешь?

Ты понимаешь. Часто вам не дают имени, но ты бы взял на себя смелость. Дать имя – простое и дерзкое требование. Но даже если ты не можешь подобрать имя для себя или пережитого опыта, останутся они – неуклюжие словесные обороты. Всплываешь на поверхность, а там пятна нефти в воде. Нельзя снова узнать то, о чем уже знаешь. Но как забыть то, о чем не хочешь помнить? Присвоить название, просто и дерзко. Ты хочешь заявить о праве на свою жизнь. Стоя здесь, рядом с этим человеком в очках. Солнечный свет проникает сквозь линзы, заставляя карие глаза сиять желтым, красным, охрой, зеленым, и ты не боишься признаться, что тебе страшно и трудно. Надеешься, он сделает то же самое. Тебе кажется, что он порой чувствует себя как ты: будто вертишься и барахтаешься в океане, хотя сам на эту борьбу не подписывался. Ты не хочешь пойти ко дну. Можешь плыть, но нефть убьет тебя. Ты не хочешь умирать. Это дерзко и просто, но ты хочешь предъявить свое право, пока можешь.

Ты чувствуешь боль в левом боку и надеешься, что станет легче. Твоя жизнь может прерваться с каждым поступком, и ты каждый день молишься, чтобы он был не последним. Каждый день может им стать, но ты молишься об обратном. И твоя мать каждый день молится, чтобы он не стал последним. Даже сидя в мелководье ванны и читая свой рэп, ты слышишь из-за двери ее голос. Эта женщина со стальными нервами молится каждый день, чтобы он не стал для тебя последним. Ты знаешь: он может им стать, но лишь отшучиваешься, когда твоя девушка говорит, как волнуется, если ты возвращаешься домой по темноте. На лице – королевская улыбка, но вы оба знаете, что цареубийство не редкость. Порой ты прикладываешь к боку ладонь в надежде, что тебе станет легче, и рука тяжелеет от прилившей крови. В душе ты смываешь мыльную пену и молишься, чтобы этот день не стал последним. Если дать ему имя, станет ли твоя жизнь принадлежать тебе? На этот счет есть сомнения. Дать имя – так просто, так дерзко. Предъявить право, обрести силу, прицелиться – это твое. Все равно что прийти на перестрелку с бутербродным ножом – и преломить с врагом хлеб. Ты хочешь быть рэпером, чтобы сказать: «Вы слишком глупы, чтобы это понять». Хочешь лечь в темноте рядом с любимой и сказать смерти, что ты ее не боишься. Ты не хочешь умереть, даже не начав жить. Это так просто и дерзко, но ты хочешь предъявить свое право, пока можешь.

Барбер Ричард, прекрасный человек, мудрый как сова, с радостно дергающимися дредами, тушит самокрутку и говорит, что у него есть для тебя подарок. Вы заходите в барбершоп, он идет к книжным полкам в углу, они провисают под тяжестью книг. Ты не видел, чтобы кто-то еще заходил, но на диване уже собралась терпеливая очередь из четырех человек. Ричард уверенно и быстро перебирает книги и, достав одну, отдает тебе. «Разрушение черной цивилизации», автор Чанселлор Уильямс.

– Спасибо, – говоришь ты. – Верну в следующий раз.

– Не, парень. Она твоя. Эту книгу я перечитываю по нескольку раз в год. Любимая вещь, чтобы дарить. У меня много экземпляров. Оставь себе и дай знать, что ты о ней думаешь.

Ты улыбаешься, тянешься обнять его, как вдруг панорамное стекло барбершопа разбивается, и дождь из осколков осыпается на пол. Возникает паника, все вскакивают на ноги. Ты видишь: человек в черной футболке ползет по полу. Ты, кажется, узнаешь его – видел неподалеку; нет, ты его знаешь – вы общались. Но некогда говорить об этом. Сейчас тебя беспокоит то, что происходит по ту сторону рамы: четверо требуют выдать им парня, который только что влетел в стекло. Они ругаются и тычут пальцами, в руке одного из них бликует какой-то предмет, и внутри у тебя что-то сжимается. Ты слышишь, как Ричард пытается всех успокоить. Слышишь тяжелые вздохи парня на полу. Слышишь крики парней снаружи – они пытаются что-то объяснить. Слышишь страх. Слышишь, как воют сирены. Слышишь панику. Парни снаружи не унимаются, но и не смеют пересекать порог этой святыни – барбершопа. Эй, я тебя вообще не знаю, я не тот, кто вам нужен, говорит парень. Вспоминается его имя – Дэниел. Ты слышишь страх Дэниела. Вой сирен приближается. Всем присутствующим не по себе, потому что, когда подъедет полиция, все здесь лишатся своих имен и окажутся кругом виноваты. Парни снаружи не унимаются, им нужен Дэниел, они требуют, чтобы он вышел, пока они сами не вошли. Но вой сирен приближается, и свобода им дороже Дэниела. Трое бегут, один остается с бликующим в руке лезвием. Должно быть, у него личные счеты. Другие пытались доказать, что оно того не стоит, и тянули его за собой. Бежим, бежим, говорили они. Он сдается – лицо искажено неистовством. Лицо человека, который еще вернется. Они разбегаются прочь. Все в барбершопе вздыхают и ждут приезда полиции.

Когда приезжает полиция, вновь воцаряется хаос. Полицейские кричат, тычут пальцами, в руках у них бликуют какие-то предметы, и внутри у тебя что-то сжимается. Ты слышишь, как Ричард пытается всех успокоить. Слышишь тяжелые вздохи парня на полу. Слышишь крики людей в барбершопе – они пытаются что-то объяснить. Слышишь страх. Слышишь грохот тел. Колено на согнутой спине, книга со сломанным корешком. Мы ничего не сделали, мы ничего не сделали, говорит Дэниел. Они тебя не слышат. Тебе трудно и страшно. Они прижимают тебя к полу, прощупывают карманы и спрашивают, что ты прячешь. Хочется ответить: боль, но вряд ли они поймут. Потому что замешаны в этом. Это продолжается, пока они не устают, начинают скучать, теряют концентрацию; затем им поступает новый вызов. Это просто наша работа, говорят они. Вы свободны, говорят они.

– Вы так думаете? – спрашивает Рич.

Ты злишься. Это не всепоглощающая злость. Она не бурлит, как кипящая вода. Ты, скорее, варишься на медленном огне. С холодным, голубым и неподвижным пламенем. Ты бы хотел, чтобы оно было красным, чтобы изверглось из тебя, изверглось и пропало, но ты слишком привык его остужать, и оно до сих пор внутри.

Ты злишься. И что же делать с этой злостью? Что делать с этим чувством? Кто-то о нем забывает. Большинство живет самообманом, потому что а как иначе? Жить в страхе? Пускай эта злость не всепоглощающая, но сильная и очень глубокая, она в тебе. Она выворачивает тебя наизнанку. Порой она причиняет такую боль, что не двинуться. Порой из-за злости ты кажешься себе уродливым. Будто ты не заслуживаешь любви, но заслуживаешь все свои несчастья. Ты смотришь в зеркало, зная, что видишь неправду, но перед тобой лишь уродство, которое приходится прятать. Ты прячешься, потому что не знаешь, как выбраться из своего гнева и обрести гармонию. Ты прячешься, потому что иногда забываешь, что ничего плохого не сделал. Забываешь, что тебе нечего прятать в карманах. Забываешь, что быть тобой значит не быть увиденным и услышанным или быть увиденным и услышанным в нежелательном смысле. Иногда ты забываешь о своем черном теле, и только. Ты злишься. И другие тоже. Интересно, как они справляются с этой злостью?

Ты знал множество его имен, но сегодня это «Дэниел». Идешь вдоль по улице за выпечкой в карибское кафе. Мечтаешь о чуть сладковатом пирожке с начинкой из острого мяса. Мечтаешь об уюте. И идешь своим обычным маршрутом – по главной улице Беллингема, как вдруг видишь Дэниела, который едет на велосипеде навстречу тебе. Он останавливается у «Морлиз», слезает с велосипеда и, широко улыбаясь, приветствует тебя объятием. Его бедра качаются под музыку у него в наушниках. Будто все, что случилось сегодня, уже забыто. Будто на время можно позабыть эту злость. Его ритм заразителен, вы немного танцуете вместе, затем смеетесь и расходитесь: он идет в кафешку, где подают курицу, а тебе нужно на несколько дверей дальше. Окна закусочной сотрясают звуки даба. Повар в кухне собирает дреды в хвост, прежде чем выйти к кассе, и напевает ‘I’m still in love with you girl’, классику регги. Ты вспоминаешь о ней, хочешь обнять ее под эту песню и притянуть за талию ближе, ближе к своей груди, чувствуя ее улыбку.

– Что приготовить, бро? – спрашивает повар. Недолго думая, ты решаешь порадовать себя макаронами с сыром. Повар складывает в коробочку с едой еще и пару крылышек, но при твоей попытке расплатиться за них мотает головой.

– Не, парень. Сразу видно: хорошая еда тебе не повредит, – говорит он. Вы стукаетесь кулаками, и ты уходишь.

На улице ты сразу слышишь крик, рваный и сдавленный, как у Джеймса Брауна. Это длится лишь несколько секунд, но крик становится громче. Затем секундная тишина. Знакомый хаос вокруг: быстро уезжает машина, на дороге валяется велосипед, владелец лежит неподалеку. Ты подбегаешь к нему. На лице его застыло удивление, потому что уже забыл, что случилось сегодня. Разве его можно в этом винить? Ты тянешься к его руке и спрашиваешь, чем ему помочь. В этот раз он не может ответить, потому что все силы его ушли вместе с криком. Он не смеется, не улыбается и не плачет. Надо вызвать «Скорую», говорит кто-то. Он быстро теряет кровь, надо спешить. Парень на земле мотает головой. Поняв, что все еще держишь его за руку, ты отпускаешь ее. Его ритм заразителен, но вы не двигаетесь. Ты знал множество его имен, но сегодня он был «Дэниелом».

– Ну и как твоя стрижка?

Ты сидишь посреди бардака, прижав к уху телефон. Придя домой, ты разворотил свою комнату с легкостью вихря, который яростно сметает все на своем пути. Жестоко, просто – и так приятно чувствовать свою власть над чем-то, но потом позвонила она, пыль улеглась, и тебе уже нечего делать, нечего сказать.