Никто из знакомых больше не встретился, такси я поймал удачно. Сел сзади; картину повернул так, чтобы водитель видел только изнанку. Хотя ему было плевать на меня – художников на Совином Холме хватало с избытком.

До галереи мы докатили быстро, остановились у служебного входа. Я поднялся на небольшое крыльцо и хотел уже дёрнуть дверь, но тут подъехал кто-то ещё. Присмотревшись, я узнал человека, который вылез из-за руля. Это был Ингвардсен – тот самый сотрудник, который отвечал за приём работ.

Что ж, всё складывалось отлично.

– Мистер Ингвардсен, – сказал я, – прошу прощения за беспокойство. Меня зовут Эрик Белл, мы с вами виделись пару раз. Я очень хочу принять участие в выставке, но слегка припозднился. Это моя вина, извините. Буду признателен, если сделаете для меня исключение.

– Сроки нужно соблюдать, мистер Белл, – укоризненно сказал он. – И дело не только в организационных проблемах, но и в элементарной вежливости. Впрочем, раз уж вы здесь – показывайте, что там у вас.

Я повернул картину лицевой стороной к нему.

Ингвардсен посмотрел на неё – и остолбенел, застыл неподвижно. Взгляд его буквально прирос к холсту. Секунды текли, а он всё молчал, таращась, как под гипнозом.

– Позвольте?

Рядом остановился пожилой джентльмен в дорогом костюме. В первый момент я даже не поверил своим глазам – его лицо было мне знакомо по фотографиям в прессе, но я никогда не думал, что мы увидимся лично.

– Моя фамилия Роггендорф, – любезно пояснил он. – Галерея принадлежит мне.

– Здравствуйте… – сказал я растерянно. – Я Эрик Белл, а это моя картина…

С полминуты он разглядывал полотно, потом покосился на своего сотрудника:

– Мистер Ингвардсен, вы можете быть свободны. Дальше я сам.

Тот медленно кивнул, всё ещё пребывая в прострации. Шагнул к двери, потянул её на себя и переступил порог, двигаясь как заводная кукла. Роггендорф между тем заметил:

– Знаете, мистер Белл, я интересуюсь искусством не первый десяток лет. Без ложной скромности считаю себя экспертом. При этом я деловой человек и не люблю терять время зря. Поэтому вот моё предложение. Ваше полотно я хотел бы видеть в своей закрытой коллекции.

– Но я ведь рассчитывал поучаствовать в выставке…

– Понимаю. Публичное признание – это важно. Я уверен, оно к вам ещё придёт. Но сейчас, надеюсь, вас устроит материальная компенсация. Просто назовите любую сумму. И не стесняйтесь.

Я был шокирован и при этом отчётливо понимал – от таких предложений нельзя отказываться. Да, мне хотелось славы, чего уж врать, однако хозяином здесь был Роггендорф. Против его желания я всё равно не мог попасть в галерею.

Мелькнула мысль – потребовать миллион, но наглость тоже имеет рамки.

– Сто тысяч, – выдохнул я.