«
Руфь так перепугалась, что больше не решалась выглядывать из окна, вывесив обращенное на улицу зеркало, чтобы обезвредить любое колдовство, которое ведьма будет на нее насылать. Мать Руфи была родом с запада Англии и учила ее народной медицине. Руфь держала эти знания при себе, поскольку муж их не одобрял, но сегодня вечером решила принять ванну с солью и уксусом, чтобы очистить себя и увериться, что греховные мысли к ней не пристанут. Однако Мария не питала к ней неприязни, только жалость. В самом деле, они были как сестры. Если бы они поместили рядом свои руки вверх ладонями, обнаружили бы одинаковую линию любви до их середины. Дальше линии расходились.
«
Услышав, что Руфь требует от него поговорить с Марией Оуэнс, Хаторн в ярости вошел в комнату. Разве он виноват, что его околдовали? Он жертва в той же мере, что и библейский Адам, соблазненный и согрешивший.
– Почему ты не прогнала ее? – спросил он жену.
Руфь бросила на него отчаянный взор, но он настаивал на своем.
– Это женская работа. Просто отошли ее прочь, как торговца-разносчика.
Прошептав молитву, чтобы защитить себя, Руфь приоткрыла дверь. Она носила серое платье и чепец, покрывавший голову. Руфь была хорошенькой, бледной и смущенной, но прежде всего она была напугана.
– Он сказал, что ты должна уйти, – сказала она Марии. Ее голос был тих и слаб, едва слышен даже ей.
– Я здесь не для того, чтобы тебя обидеть. – Мария почувствовала, как у нее в горле что-то сжалось. Руфь оказалась не такой женщиной, которая способна разбить сердце соперницы, вовсе не той, которую Мария ожидала увидеть. – Пожалуйста, пойми меня. Я не знала о твоем существовании.
– Прошу тебя. – Руфь зажмурилась, словно могла таким образом заставить эту темноволосую красавицу исчезнуть. Люди говорили, что у Марии серебристые, как у кошки, глаза, и Руфь не хотела их видеть. – Не причиняй нам вреда.
Мария взяла Руфь за руку, и та тотчас открыла свои бледно-голубые глаза. Они ощутили тепло друг друга. Мария разжала пальцы. Она лишь хотела, чтобы эта женщина ее услышала.
– Пусть он скажет это сам, – сказала Мария. – Тебе не будет от этого никакого вреда.
Руфь вошла в дом, прикрыв за собой дверь. Ее сердце сильно билось. Ей было немногим больше девятнадцати – дитя, оставшееся без матери, а теперь и сама мать единственного сына Джона Хаторна. Любимая матушка, когда их с отцом Руфи высылали в глушь Род-Айленда, на прощание шепнула ей на ухо:
– Не доверяй никому, кроме себя.
Настороженный Джон ожидал жену. В тот вечер он выглядел старше своих лет, и Руфь видела, каким станет ее муж, когда постареет, – красота его исчезнет, юмор станет мрачным. Человек, призванный судить других. Когда делаешь жизненный выбор, меняешь свою судьбу. Взгляни на свою левую руку и увидишь, как изменяются линии сообразно тому, каким ты стал.
– Ну и что? – спросил он.
В четырнадцать лет Руфь была ему благодарна за то, что он взял ее в жены, потому что она осталась одна и не знала ничего, кроме этого городка. Вязы с черными листьями, улицы, мощенные кирпичом, дома с деревянными ставнями, поля, куда прилетают вороны, чтобы полакомиться зерном, гавань, где лодки рвутся на ветру с привязи, бесконечные зимы со снежными заносами. В первую ночь, когда они были вместе, Джон велел ей закрыть глаза и молиться, а после не плакать, чтобы не прогневить Господа. Она все делала, как он сказал, в ту ночь и потом, но теперь подняла на него глаза.
– Она будет разговаривать только с тобой.
– И в этом твоя вина, – пробормотал Хаторн.