Его нежелание или неспособность произносить определенные звуки невольно вызывали жалость. Но, глядя в его единственный глаз, я понимал, что этот человек не изменился.

– Говорят, к пятидесяти годам каждый получает такое лицо, какое заслуживает. Тебе сколько?

– Это. – Он указал на мертвый глаз. – Ради тебя. Я встал между тобой и ружьем.

– Хрень собачья. Ты встал между ружьем и деньгами.

Против очевидного он не смог возразить. Замолчал и сделал глоток, обдумывая, с какой стороны еще зайти. Потом влил бурбон в уголок рта.

– Как поживает сестра? – Эти слова он произнес с особенным трудом, будто прожевал.

– У меня нет сестры, – сказал я.

– Не смеши…

– Нет, Бейтмен. – Я понизил голос. – Вдолби себе в расплющенную башку, что у меня нет сестры. Мы все это время не виделись. Она не имеет ничего общего со мной, а я – с ней.

Он улыбнулся так широко, как только смог:

– Пожалуй, я ее навещу. Вы потом жили вместе. – Он поймал мой взгляд и осклабился: – Вы мной не интересовались, а я вами – да… Может, ты сестричке в «Оуксе» нашептал, куда дел сумку.

«Оукс» был детдомом, куда нас отправили. Бейтмен не мог об этом знать. Я постарался ничем не выдать эмоций.

– Кстати, это мне твоя мать сказала. – Бейтмен снова улыбнулся. – Привет передает, с любовью.

Я не знал, правда ли это.

Не знал даже, жива ли она, но внутри поднялось такое отвращение, что я не смог его скрыть. Перед глазами замелькали радужные пятна, я схватился за стол. Бейтмен еще говорил, но я его не слышал. В зале царило оживление. Шан кого-то рассеянно обслуживала и краем глаза следила за нами.

Я вернулся в реальность.

– Помнишь, как ты ее называл? – перебил я Бейтмена.

– Твою мать-то? Ну, было несколько ласковых словечек…

– Сестру, – сказал я громче. – Помнишь, как ты ее называл?

Бейтмен отвел взгляд. Пожал плечами.