Когда Тимми был еще мальчишкой, его завораживали астронавты и космос в целом: непостижимая многость за пределами мира. Земля была всего лишь песчинкой, камушком на неприметном пляже среди миллиона других пляжей. Но стать астронавтом он не мечтал. Это было не то устремление, с которым можно было расти в Грэнтеме, где устремления любого рода превращали тебя в жертву. Уже в детстве он был реалистом. Вспомнив об этом теперь, десятилетия спустя, он погрустнел от мысли, как ребенок может сам по себе без чьей-либо подсказки усвоить, что каким-то вещам никогда не суждено случиться.
В те годы, в начале восьмидесятых, фильмы и телепередачи пестрели внеземными и межгалактическими путешествиями. Тимми они все казались развлечениями для детей. Фантастика его не интересовала. Только реальные вещи.
Ему только исполнилось двенадцать, когда учительницу – обычную женщину из Конкорда, Нью-Гэмпшир, до которого от Бостона можно доехать по прямой, – отправили в космос. Тимми видел по телевизору, как она рассказывала о космической миссии. Она выглядела, как его мать, как матери его друзей. Она выглядела, как дама, которую можно встретить в продуктовом. Когда она открыла рот, он услышал своих родителей, своих учителей. Она говорила так же, как все, кого он знал.
В день запуска он прогулял школу. Он уже делал так прежде, но всего раз. Тогда он встретился с Энди Стаско у дамбы, где они курили сигареты и передавали друг другу фляжку с виски, но в этот раз он не нуждался в компании. В школе семиклассники будут смотреть запуск вместе, а Стаско и Дэннис Линк будут поносить астронавтов, а особенно Кристу Маколиф, учительницу, отправленную в космос. Такое поведение было вполне ожидаемо в рамках любого санкционированного школой времяпрепровождения. В других обстоятельствах он бы присоединился к ним, но запуск шаттла был совсем другим делом. Он хотел посмотреть его один, в тишине и благоговении; представить себя в капсуле, в своей наилучшей форме, развитой за несколько месяцев тяжелых тренировок, пристегнутого в ожидании обратного отсчета.
Запуск начался с опозданием в девять минут. Тимми сидел в родительском подвале перед телевизором и ждал.
Через шестьдесять пять секунд после запуска командир экипажа Скоуби вышел на полную мощность. Поначалу Тимми не понял, что именно он видит: белый дым, вздымающийся, как серпантин.
Телерепортер замолчал, на несколько бесконечных секунд эфир умер. Когда он наконец заговорил, его голос дрожал.
Что-то пошло совсем-совсем не так.
Тимми еще долго просидел там, таращась в телевизор. Он предпочел бы быть в школе, где он не смог бы расплакаться, где ему бы и не пришлось. В школе для этого были бы девчонки: плакать за тебя, пока ты над ними насмехаешься и в глубине души благодаришь за возможность отвлечься, за избавление от боли и унижения. Но Тимми сидел один в родительском подвале. Его мать с отцом были на работе, брат и сестра – в школе, и ему было некому, совершенно некому позвонить.
ОН ВЫЕХАЛ ИЗ ОКРУГА ПАСКО В ПЯТЬ УТРА, когда небо все еще было темным. Он любил ездить в эти часы, когда на дороге нет ни единой души, кроме профессиональных водителей. Он установил круиз-контроль на разумные сто девять километров в час и подготовился к пути по шоссе I‐4 до трассы I‐95, которая приведет его прямиком в Бостон. Проносясь мимо своего старого съезда, он почувствовал укол совести. Он собирался заехать повидать Тунца на обратном пути, но в последнюю минуту передумал.
А проблемы, без сомнения, были. Прошлой ночью, когда он загружал машину, потайной механизм не сработал. Отделение просто не открылось. Он еще раз выполнил все шаги: водительское сиденье, обогрев стекол, заднее стекло, карта-ключ – и ничего. В конце концов он позвонил Алексу Войновичу.
– Что случилось? – спросил пацан. На фоне играло техно и слышался пьяный девчачий смех.
– Обманка не открывается.
Он выполнил все шаги еще раз под диктовку Алекса. Все равно ничего.
– Ты уверен? – с сомнением в голосе спросил Алекс.
– Конечно, блядь, уверен, – ответил Тимми.
– Бля. Ладно, пригоняй тачку утром, я посмотрю, – великодушно сказал пацан, словно делал тем самым Тимми охренеть какое одолжение.
– Я в трех тысячах километров. Я не могу пригнать ее утром.
– Тогда как вернешься. Наверное, просто что-то замкнуло. Делов-то.