Когда через несколько лет после начала менопаузы у нее пошла кровь, она никому об этом не сказала. Просто достала супервпитывающую ночную прокладку из-под раковины.

Если тебе случилось родиться женщиной, то все твои проблемы – это проблемы по-женски.

Отказ явиться на плановое техобслуживание может аннулировать гарантию.

Целый год, может дольше, рак был заперт у нее в матке. На этом этапе гистерэктомия ее бы спасла. Если бы ее дочь – дипломированный соцработник, специалист в области женского здоровья – отвела ее к гинекологу, она бы до сих пор была жива. Вместо этого рак перекинулся на печень.

Деб была ханжой и упрямицей, и не было бы ошибочно сказать, что она умерла от стыда.

Свои последние недели она провела на старом клетчатом диване, заляпанном кофе и удобренном шерстью, частицами ДНК нескольких поколений кошачьих – котят и внукотят мистера Усача, уличной кошки, которую Клаудия (подающий надежды сексперт и будущий специалист по репродуктивному здоровью) ошибочно приняла за кота.

Ее мать умерла так же, как жила, под звуки работающего телевизора. Для нее это был единственный способ заснуть. Когда Николетт ее нашла, начиналось утреннее шоу. Клаудия услышала музыкальную заставку, когда сняла трубку.

Похороны длились пятнадцать минут. Молодой священник, кроткий лысый мужчина, ни разу в глаза не видевший усопшую, пребывал в растерянности. Деб крестили в Первой соборной церкви, куда ходили на пасхальные и рождественские службы ее родители, но их не было в живых уже много лет, поэтому их священник тоже не знал. Публика собралась небольшая – Николетт, ее дочь и горстка соседей. Тетя Дарлин приехала со своим новым мужем и его переносным кислородным баллоном, который он таскал за собой на тележке, словно собаку на поводке. Там было еще несколько скорбящих, которых Клаудия не узнала: одноклассники Николетт из старшей школы, коллеги матери из Окружного дома.

«Я не знала, что у Деб была еще одна дочь», – сказали ей не один раз. Дочерью, которую они знали, была Николетт.

Клаудия вылезла из постели, встала к зеркалу и разделась. Ее тело выглядело как обычно, за исключением сосков, ярко-красных, как рот ребенка, только что съевшего вишневый фруктовый лед. Такое уже случалось двадцать лет назад, в последний раз, когда она была беременна.

В деле предотвращения беременности, как и в расследовании убийства, первые сорок восемь часов являются критическими. В то утро, когда она выбралась из постели Тимми, она сразу же поехала на работу. Она отвечала на звонки, беседовала с пациентками, несколько часов вместе с Луисом смотрела запись с камер видеонаблюдения. На следующий день она поехала в Мэн, всю дорогу думая о неизвестном мужчине, который следил за клиникой, фотографировал ничего не подозревающих женщин и выкладывал их в интернет.

В Клейборне она доехала до «Уолмарта», чтобы сделать копию ключа Николетт. По пути обратно к трейлеру она ненадолго заскочила к тете Дарлин. Занимаясь всеми этими делами, она даже не подумала заехать в аптеку за «утренней таблеткой», веря – небезосновательно, – что она в безопасности.

Ее уверенность была обоснованна. Женщины ее возраста не беременеют каждый день. Практикантка Хизер Чен была на год моложе и потратила на попытки целых два года. Ей пришлось пройти несколько курсов инъекций кломида и три безрезультатные процедуры искусственного оплодотворения, прежде чем она наконец-то смогла зачать ребенка из пробирки с помощью донорской спермы.

Для сорокатрехлетней женщины в перименопаузе, с нерегулярным циклом в анамнезе, шансы забеременеть после одного полового акта стремились к нулю.

Она была специалистом по женскому здоровью, авторитетом в подобных делах. Она много лет не полагалась на удачу. Она бомбардировала свой организм гормонами – противозачаточными таблетками и инъекциями – и стойко переносила побочные эффекты. Встреча с вазэктомированным и благословенно бесплодным Стюартом ее освободила. Разовый секс с поставщиком травки не входил в ее планы.

В самом деле, избежать беременности ведь не так сложно. В конце концов ее обоснования оказались такими же, как у других.

Просто так вышло.

Я сама во всем виновата.

Когда «Время и место» закончилось, она оделась и отправилась к машине. Она не стала ни звонить, ни писать; она просто хотела его увидеть. Что именно она собиралась ему сказать, оставалось неясно.

В итоге это оказалось и не важно. Впервые за два года, что она знала Тимми, у него в окнах не горел свет.