Введение Уэйвеллом нормированной выдачи продовольствия в 1944 г. означало, что вопрос о «принадлежности» или «непринадлежности» к городу становился вопросом жизни и смерти: тех, кто не относился к городу, выдворяли в сельскую местность, где продовольственных пайков не было. В августе 1946 г., как выражается Мукерджи, «это решение перешло в неофициальные руки». Спорадические вспышки насилия продолжались и после того, как в город были введены 45 тысяч солдат. Официально беспорядки закончились, при этом людей по-прежнему выгоняли из домов, а иногда и убивали.
Из описания Мукерджи становится абсолютно ясно, что ради защиты Раджа от японской угрозы, которая так и не реализовалась, британское государство пожертвовало жизнями около 5 миллионов человек. Военный кабинет продолжал придерживаться позиции отстраненного безразличия. В случае Черчилля безразличие имело четкую расовую подоплеку. Голод в Бенгалии не был вызван естественными причинами, а явился «прямым следствием идеологии колониализма и военного времени и сделанных на их основе расчетов, свидетельствующих о том, что бенгальскую бедноту сознательно обрекли на уничтожение посредством лишения ее средств к существованию», – «тяжкое преступление, совершенное средь бела дня», которое до сих пор не признано таковым.
Англичане совершили это преступление отнюдь не в одиночку, как мы уже видели. Индийские элиты и политические лидеры, которых по большей части совершенно не трогали страдания сельского населения, выступили их пособниками и выгодоприобретателями. Здесь Мукерджи заостряет внимание на характерном молчании индийской историографии. Сегодня эти классы по-прежнему правят как Индией, так и Пакистаном. Мукерджи описывает свою поездку в сельскую местность Бенгалии, где он собирал материал для исследования: «Казалось, здесь везде еще присутствует голод – таится в тени, отзывается стоном в грязных углах, грызет спины дворникам средних лет и молча подтачивает коллективное сознание общества в целом»{154}. Его более общее наблюдение звучит так:
Глубокие и всепроникающие связи между войной, голодом и массовыми волнениями перепутаны и сложны, но при этом очевидны. Более того, они вовсе не уникальны. Где бы ни происходила гражданская война, межэтнические конфликты, межобщинные столкновения или горизонтальное насилие любого другого типа – в особенности на глобальном Юге, – всегда ищите голод, который этому предшествовал, и в большинстве случаев вы очень легко его обнаружите.
Во время своей первой поездки в Индию в 1898 г. Черчилль читал очерки Маколея и очень ими восхищался, пока не наткнулся на острую критику историка в адрес основателя династии Черчиллей. После этого Маколей перешел в категорию «негодяев». Черчилль не оставил в письменной форме своего мнения об очерке Маколея, мишенью которого стал Уоррен Гастингс – второй генерал-губернатор Индии[159], назначенный Ост-Индской компанией. Будучи на службе в Индии, Черчилль должен был прочитать его. Обратил ли он внимание на последний параграф и вспоминал ли его в последующие годы? Скорее всего, нет. А следовало бы. Маколей заканчивает свой очерк так: «Те, кто посмотрит на его характер свободным от пристрастия или недоброжелательности взглядом, скажут, что в двух важных составляющих общественного достоинства – в том, что касается прав других людей и сопереживания чужим страданиям, – он был ущербным. Его принципы не были по-настоящему строгими».
Очерк Маколея был реакцией на беспощадное обвинительное выступление Эдмунда Бёрка в палате лордов в 1788 г., в котором Гастингсу от имени палаты общин были вменены в вину «тяжкие преступления и проступки». То, что Гастингс был негодяем, не подлежит сомнению. Он жаждал денег, и в те ранние годы британского господства в Бенгалии и соседних регионах он грабил как хотел. То, что он обкрадывал богатых, чтобы самому стать еще богаче, шокировало почтенное общество.
Нижеследующий отрывок из речи Бёрка показывает, каким было бы его мнение о Черчилле, обладавшем полнотой власти в период голода, который стоил 5 миллионов человеческих жизней{155}.
Милорды, сейчас я не собираюсь заходить далеко, а просто напомню вашим светлостям о следующем: все правление мистера Гастингса было одной сплошной системой угнетения, грабежа отдельных лиц, ограбления публики в целом, а также намеренным искажением всей системы английского правления – для того, чтобы наделить худших из туземцев всей властью, которая только может быть у любого правительства; чтобы ни в коем случае не достигнуть тех целей, к которым любое правительство, в общем, должно стремиться. Во имя палаты общин Англии в завершение своего обращения к вам я обвиняю во всех этих злодействах Уоррена Гастингса.
Милорды, что нам здесь нужно ради свершения акта государственного правосудия? Нам нужны потерпевшие, милорды? У вас есть потерпевшие в лице угнетенных принцев, погубленных женщин самого высокого ранга, разоренных провинций и опустошенных королевств.
Вам нужен обвиняемый, милорды? Когда еще столько беззаконий вменялось в вину одному человеку? Нет, милорды, вам не придется карать еще одного, подобного ему, преступника из Индии. Уоррен Гастингс не оставил в Индии таких средств, которые позволили бы прокормить еще одного подобного преступника.
Милорды, вам нужен обвинитель? Перед вами в качестве обвинителя вся палата общин Англии, и я полагаю, милорды, что солнце в своем благотворном вращении вокруг земли не созерцает более величественного зрелища, чем люди, отделенные от далекого народа материальными ограничениями и преградами природы, но связанные с нами узами социальной и моральной общности, – так что вся палата общин Англии скорбит, как о собственных, о тех унижениях и жестокостях, которые мы принесли всему народу Индии.
Нам нужен трибунал? Милорды, ни Античность, ни современный мир, ничто в рамках человеческого воображения не может предоставить нам пример такого трибунала, как этот. Мы без опасений вручаем интересы Индии и человечества в ваши руки. Поэтому я с полной уверенностью, действуя по поручению палаты общин,
обвиняю Уоррена Гастингса, эсквайра, в тяжких преступлениях и проступках.
Я обвиняю его от имени палаты общин Великобритании на собрании парламента, чье парламентское доверие он предал.
Я обвиняю его от имени всей палаты общин Великобритании, представляющей всю нацию, чье доверие он растоптал.
Я обвиняю его от имени народа Индии, чьи законы, права и свободы он разрушил, чью собственность он уничтожил, чью страну он опустошил и разграбил.
Я обвиняю его от имени и в силу тех вечных законов справедливости, которые он нарушил.
Я обвиняю его от имени самой человеческой природы, которую он жестоко оскорблял, уязвлял и угнетал, – людей обоих полов, любого возраста, ранга, положения и уровня благосостояния.
Милорды, в заключение от имени палаты общин и обретаясь среди парламентариев, я обращаюсь к уходящему и к наступающему поколениям, между которыми, будто звено в великой цепи вечного порядка, стоим мы. Мы призываем эту страну, мы призываем этот мир в свидетели, что палата общин не чуждалась никаких трудов, что мы не повинны ни в малейшем уклонении от исполнения долга, что мы не шли на компромисс с беззаконием, что мы не страшились ничьей вражды в той долгой войне, которую мы вели с преступлениями, с пороками, с непомерным богатством, с огромным и всемогущим влиянием восточного растления.
Милорды, провидению было угодно поместить нас в такое состояние, что мы ежечасно чувствуем себя на пороге неких великих перемен. Есть только одно, только одна вещь, которая противится любым переменам; та, которая существовала до начала мира и переживет саму ткань этого мира, – я имею в виду правосудие, то правосудие, которое имеет своим началом божественную Искру, которое заключено в груди каждого из нас, дано нам как поводырь для нас самих и для окружающих и которое после того, как этот земной шар сгорит дотла, выступит нашим защитником или нашим обвинителем перед великим Судьей, когда Он явится и призовет нас к ответу за все, что было в течение прожитой нами жизни.