Именно в этот период прибыли беженцы из Бирмы. Победа японцев в Бирме вынудила около 600 тысяч индийских рабочих бежать из страны, при этом на пути длиною в 600 миль до бенгальской границы погибло как минимум 80 тысяч из них. Пока британское имперское правительство прилагало все усилия для помощи европейцам, спасавшимся от наступавших японцев, индийцы оказались предоставлены самим себе. Выжившие спровоцировали повышение спроса на рис в Бенгалии – как раз в то время, когда политика «отказа» опустошала хранилища.
К нуждающимся добавились тысячи крестьянских семей, согнанных со своих земель британскими властями из соображений военной целесообразности: 36 тысяч человек – из Даймонд-Харбора, 70 тысяч – из Ноакхали и так далее. Многие из этих депортированных окажутся в особенно уязвимом положении и погибнут одними из первых с наступлением массового голода.
10 июля 1942 г., реагируя на широкие протесты против политики «отказа», Конгресс принял резолюцию, призывавшую к выплате полной компенсации за утрату любой земельной собственности или лодок, которые, как говорилось в резолюции, не должны передаваться властям до того, как вопрос с компенсацией будет решен. Из Лондона военный кабинет заявил, что принятая Конгрессом «резолюция об "отказе"» – в целом довольно умеренная – приравнивается к государственной измене. Эмери убеждал Линлитгоу применить более жесткие меры в отношении Ганди и руководства Конгресса, вместо того чтобы «карать лишь несчастного крестьянина, который отказывается отдавать свою лодку или свою воловью повозку».
Тем временем «бедняки двигались миллионами, с трудом шагая под муссонными дождями, часто полуголые; они падали у обочин дорог и умирали или забредали в городские районы, чтобы выпросить пищи». То, что считалось системой здравоохранения, пребывало «в руинах: недостаток организации, недостаток персонала и отсутствие базовых медикаментов». Официальный главный хирург Бенгалии позднее будет рассказывать, что голодающие имели «только кожу и кости, обезвоженные, с сухими обложенными языками, с язвами на губах, с выпученными глазами»{146}.
Вице-король Линлитгоу, политика которого в отношении массовой гибели от голода заключалась в том, чтобы по мере возможности игнорировать проблему, в октябре 1943 г. был заменен Уэйвеллом, чей послужной список включал в себя подавление Арабского восстания в Палестине и унизительные поражения в Малайе, Сингапуре и Бирме. До этого он служил в Кении, на Кипре и в Сомали. Многие офицеры в имперских легионах прошли этот путь. Черчилль счел его вызывающим разочарование военным командиром (так как Уэйвелл в чем-то с ним не соглашался) и сослал в Нью-Дели, чтобы убрать с дороги. По мнению Черчилля, он был «неплохим средним полковником», из которого мог бы получиться «неплохой председатель какой-нибудь консервативной ассоциации». Это было не совсем честно.
Для этого Уэйвелл был слишком хорошо начитан и обладал определенным уровнем культуры. Проехав в сопровождении жены инкогнито по улицам Калькутты, он дал распоряжение военным оказать содействие борьбе с голодом, выделив для этого целую дивизию. По приказу Уэйвелла начиная с ноября 1943 г. оставшихся без крыши над головой беженцев стали постепенно размещать в армейских лагерях и выдавать им скудные пайки. Однако облавы на вымаливающих подаяние скелетов – в надежде очистить от них Калькутту – вели к разделению семей и связанным с этим социальным катастрофам. Мужья бросали своих жен, детей продавали или оставляли умирать. В больших семьях от вдов избавлялись как от ненужного хлама. Одиноких женщин и детей похищали и продавали в бордели, из-за чего процветала массовая проституция. К концу 1943 г. погибло свыше 3 миллионов бенгальцев.
Уэйвелл признавал наличие голода и пытался предпринять хоть что-то, несмотря на то что из Лондона ему регулярно вставляли палки в колеса. В глазах своего начальства он оставался непопулярным. Черчилль спросил его в издевательской телеграмме: почему, если с едой такая напряженная ситуация, еще не умер Ганди?
«Звезда Уэйвелла поднялась высоко на раннем этапе войны, – писал позднее его друг Бэзил Лиддел Гарт. – На темном небосклоне она сияла еще ярче». Черчилль считал его слишком осторожным, а Уэйвелл полагал, что понимание Черчиллем военной тактики осталось на уровне Англо-бурской войны. Черчилль хотел, чтобы его главные военачальники были такими же, как он сам, – напористыми, бесчувственными и охочими до риска. Уэйвелл же был книжным интровертом. Если бы существовала настоящая комиссия по расследованию голода, он смог бы представить ей ценные свидетельства, которые компенсировали бы бесчеловечность, проявленную Черчиллем и Эттли в их военном кабинете.
Пока небо Бенгалии заволок дым похоронных костров, Уэйвелл всеми силами пытался убедить Лондон в необходимости импорта крупных партий продовольственного зерна и для этой цели заручился поддержкой главнокомандующего индийской армией Клода Окинлека и начальников штаба в Лондоне. В течение февраля и марта 1944 г. Уэйвелл продолжал требовать продовольствия и даже угрожал подать в отставку. Он исчерпал все возможности, включая недавно созданную Администрацию помощи и восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА), но все было бесполезно. К возмущению Черчилля, Уэйвелл напрямую обратился к Рузвельту, попросив того о кораблях с зерном для страдающего от голода субконтинента. Рузвельт, как и Конгресс вместе с американскими средствами массовой информации, остался безучастен. Они не хотели обижать Черчилля. Австралия и Канада предложили помощь, но у них не было судов для перевозки.
В марте 1944 г. британское правительство предложило обменять 400 тысяч тонн пшеницы на 150 тысяч тонн риса. В июне Уэйвеллу удалось вытрясти из военного кабинета 200 тысяч тонн, но этого, на его взгляд, по-прежнему было слишком мало. После этого Черчилль в середине 1944 г. сам обратился за помощью к американцам, но весь морской транспорт был уже занят в европейском конфликте.
Военный кабинет оставался непоколебим, а Черчилль заявил, что голод среди «немножко недокормленных бенгальцев» – не столь серьезная проблема, как голод среди «стойких греков». Эмери записал в своем дневнике, что «Уинстон настолько не любит Индию и все, что с ней связано, что не замечает ничего, кроме бессмысленного расходования потенциала грузоперевозок».
К концу года вмешательство Уэйвелла, казалось, стабилизировало ситуацию в Калькутте, но в сельской местности продолжалась массовая гибель от голода. По мере приближения зимы плачевное положение деревенской бедноты усугубилось хронической нехваткой одежды, так что многие умирали, лишенные не только крова и пищи, но даже и элементарной набедренной повязки. Однако в целях пропаганды утверждалось, что голод взят под контроль. Военный кабинет по-прежнему противился просьбам Уэйвелла об импорте продовольствия. В первой половине 1944 г. наблюдался рост количества смертей в связи с эпидемией, разразившейся среди ослабленного населения. Смертность от малярии достигла своего пика в ноябре. В течение 1944 г. от недоедания, болезней и отсутствия крыши над головой умерло еще 2 миллиона человек.
В Калькутте «городская беднота существовала на абсолютной грани жизни и смерти», что составляло резкий контраст с выросшими за этот период прибылями индийских промышленников. В декабре 1944 г. новый губернатор Бенгалии, австралийский политик Ричард Кейси, писал о своем ужасе от условий жизни, с которыми он столкнулся во время ознакомительной поездки по трущобам Калькутты: «Человеческие существа не могут позволить, чтобы другие человеческие существа жили в таких условиях»{147}.
Ситуация оставалась серьезной и в 1945 г., когда из-за отсутствия обычных муссонных дождей возникли опасения относительно возможности новой волны голода. В январе 1946 г. Уэйвелл предупредил Фредерика Петик-Лоуренса, министра по делам Индии в правительстве Эттли, что ситуация с продовольствием опять становится критической. Петик-Лоуренс признавал, что «потребности Индии несомненны», но при этом ясно дал понять, что роста импорта продовольствия не будет. Вместо этого он дал рекомендацию сократить продовольственные пайки в городах, чтобы текущие поставки распределялись на большее количество людей. В таких условиях, притом что на горизонте уже маячила независимость, попытки конкурирующих индийских политиков обвинить в катастрофе своих оппонентов – в особенности никем не избранное руководство Мусульманской лиги, на время правления которого пришелся самый страшный период голода, – увенчались успехом: почва оказалась благодатной{148}.
Разделение между общинами, однако, еще не было всеобъемлющим. В ноябре 1945 г. и феврале 1946 г. были общие массовые протесты против судебных процессов над солдатами Индийской национальной армии, захваченными в плен в Бирме после возвращения туда британских войск: знамена Мусульманской лиги, Конгресса и коммунистов нарочно сцепляли друг с другом, что было символом политического единства – «подтверждением чувства солидарности, с которым население Калькутты воспринимало свою весьма неопределенную коллективную участь»{149}.
В тот же судьбоносный 1946 г. рядовые матросы в Бомбее и Карачи объявили стачку и захватили боевые корабли Королевского военно-морского флота Индии. За всю свою историю Британская империя никогда не сталкивалась с мятежом такого масштаба в вооруженных силах. В знак солидарности с матросами в Бомбее разразилась массовая всеобщая стачка. Стачечный комитет комплектовался без какого-либо учета общинной принадлежности, его лидеры – индусы, мусульмане и сикхи – дали понять, что согласны «сдаться только Свободной Индии, а не англичанам». Радикальный поэт и автор песен Сахир Лудхианви выразил гнев многих в своем стихотворении, посвященном восставшим морякам:
Тем не менее политические лидеры по-прежнему пытались разобраться с отчаянием и разочарованием масс, договариваясь с отдельными социальными группами. Руководители Конгресса и Мусульманской лиги вели с матросами переговоры о сдаче, обещая им свою защиту. Рядовые матросы поверили им. Свободная Индия добилась того, чтобы ни один из «мятежников» не был принят обратно на флот. Пакистан на удивление проявил гораздо больше великодушия и принял их назад после получения независимости{151}.
16 мая 1946 г. организованная правительством Эттли Миссия в Индию опубликовала свой проект объединенной независимой Индии с широкой региональной автономией, целью которого было воспрепятствовать образованию отдельного мусульманского государства Пакистан. Руководство Конгресса сперва согласилось с проектом, но очень скоро стало дистанцироваться от него под предлогом того, что Мусульманская лига получит слишком большое представительство. 10 июля Неру категорически отверг предлагаемый план. Мусульманская лига призвала к проведению «дня прямого действия» через четыре недели, чтобы агитировать в пользу создания Пакистана.
В своей книге «Голодная Бенгалия» (Hungry Bengal) Джанам Мукерджи настаивает на том, что голод создал базовые предпосылки для ужасающего всплеска межобщинного и межэтнического насилия в Калькутте в августе 1946 г. Хартал, или всеобщая забастовка, провозглашенная Мусульманской лигой 16 августа, разделила город по линиям разлома, которые углубились еще раньше из-за дегуманизирующих последствий голода. Группы мусульман по пути на главный митинг в Майдане (центральном парке Калькутты) нападали на магазины, которые отказались закрываться, а вооруженные индусы пытались заблокировать им путь. Все это вылилось в «пять дней практически ничем не сдерживаемых убийств, ограблений, поджогов, избиений, пыток и беспорядков», после которых значительная часть города лежала в руинах. Было убито по меньшей мере 5 тысяч человек, хотя реальное число жертв почти наверняка было еще выше. Согласно данным на 28 августа, 189 015 человек, спасавшихся от насилия, нашли убежище в лагерях помощи, но, как подчеркивает Мукерджи, общее число перемещенных лиц было гораздо больше: многие вообще бежали из города – 110 тысяч на поездах и неустановленное количество пешком, а тысячи других укрылись у друзей и родственников. По оценкам Мукерджи, вследствие вспышки насилия со своих мест было согнано около 10 процентов населения города. Новый губернатор Бенгалии сэр Фредерик Берроуз мог, по крайней мере, утешаться тем, что беспорядки носили «межобщинный и никоим образом – повторяю, никоим образом – не антибританский характер»{152}. Действительно, куда уж лучше?
Бенгальский социальный реформатор Рам Мохан Рой за много десятилетий до этого сказал: «Как бенгалец думает сегодня, завтра думает вся Индия». Он имел в виду богатую культуру и радикализм политической мысли бенгальского народа. Беспорядки 1946 г. стали прообразом раздела субконтинента. Они совпали с новой волной голода, и общество, уже и так ожесточенное годами лишений, в конце концов начало распадаться. Хартал Мусульманской лиги был лишь поводом, а причина заключалась в «очень специфическом и узнаваемом напряжении» в городе. Это было «сражением на местном уровне за контроль над городскими кварталами, аллеями и районами»{153}.