— Доктор — и на гитаре?
— А что?
— Не серьезно как-то, — уже следуя за комиссаром, скептически заметил Ржецкий.
Под старой березой, распустившей космы до самой земли, сидели двое. Один из них, веселый паренек в поношенном костюмчике, в белой косоворотке, прислонившись к корявому стволу дерева, играл на гитаре. Старенькая, видавшая виды гитара в его руках то звенела на весь лес так, что, казалось, все живое вокруг вот-вот пустится в пляс, то вдруг начинала грустить, рыдать, убиваться по ком-то.
Комиссар и начальник штаба отряда остановились, заслушались. Заметив это, гитарист стукнул ладонью по деке и спросил с улыбкой:
— Вы ко мне? Входите, садитесь, — гостеприимно указал он на сухие березовые пни.
Входить здесь было некуда, а сидеть некогда, поэтому «сваты» заговорили стоя.
— Вы хирург? — задал вопрос Мыльников гитаристу.
— Нет, я терапевт, — ответил тот и, запустив пальцы в соломенные кудри, причесался.
— Жаль, — сокрушенно качнул головой Ржецкий. — Лучше бы хирург.
— Чого нэма, того нэма, — развел руками друг гитариста. — Оба мы терапевты.
— Можно научиться! — отмахнулся Мыльников. — Я до войны мину в руках не держал, а теперь вот уже чертову уйму гитлеровских эшелонов пустил под откос.
— И получается? — поинтересовался гитарист.
— Немцы в газете назвали «диверсантом первого класса», — криво усмехаясь, ответил Мыльников. — В сто тысяч марок оценили мою голову.
— И тут схитрили! — хлопнул себя по колену гитарист. — При чем же голова? За руки надо платить! Тысячами не обойдешься…
Так, разговаривая о том о сем, шутя и посмеиваясь, «сваты» присмотрелись к врачам и наконец сказали им, кто такие и зачем пришли.
Услышав, что перед ними командир и комиссар партизанского десантного отряда, те встали и представились. Гитарист назвался Климаковым Петром. Его друг — Никитой Косенковым.
— Ну вот вы, товарищ Климаков, пошли бы в наш отряд? — как будто между прочим спросил комиссар. — Летим в глубокий тыл врага. Опасно. И работы много.
— Медсестра будет? — деловито осведомился Климаков.
— Уже есть, даже две.