Воскресенье. Любовь и сопли. Счастливый конец.

Когда я проснулся, Аси рядом не было. Она плескалась в душе – я слышал шум воды сквозь неплотно прикрытую дверь. Шум доносился и через распахнутую не по сезону форточку: дождь, видимо, решил зарядить на весь день, и теперь стучал по хлипким осенним листьям тополей во дворе. В комнате царил полумрак, хотя было довольно поздно – я чувствовал, как затекло и онемело все тело, как бывает, когда слишком долго спишь в одной позе. В приглушенном, рассеянном мокрым стеклом свете, убогая Асина комната приобрела спокойное и простое очарование. Я вдруг заметил картинки в рамках, развешенные по стенам, а в дальнем углу, присмотревшись, и вовсе нечто удивительное. Я так заинтересовался, что, пересилив лень, встал с кровати, натянул еще слегка влажные джинсы и подошел поближе.

Это был двойной акварельный портрет, изображавший молодую пару на скамейке в парке. Честно говоря, о том, что это именно пара, догадаться могли только я и Ася, потому что схематично нарисованные мальчик с девочкой сидели на расстоянии чуть ли не в метр друг от друга, да еще и смотрели в разные стороны. Лиц тоже было не разобрать – видна была только рыжая мужская прическа и пышные девичьи кудри (с возрастом Ася научилась кое-как обращаться с кистью, но на всякий случай эксплуатировала подчеркнуто импрессионистскую манеру), но я, конечно, знал, что это мы с ней – потому что композиция на картинке повторяла хорошо известную мне фотографию. Это было в те времена, когда мы только начинали встречаться, и проводили время еще не на диване, а в музеях. Удивительное дело: когда Ася решила, что хочет быть со мной, она сама купила два билета на какую-то дорогущую выставку и просто подарила их мне как-то вечером, когда мы вдвоем засиделись на работе – с этого и начались наши отношения. Сделав этот отважный первый шаг, она словно растратила все запасы инициативности – после она вела себя как записная скромница, не знавшая, с какой стороны брать парня за руку. Я же, несмотря на свой бедовый опыт, тоже испытывал непривычное, зеркальное стеснение и боялся даже подумать о том, чтобы дотронуться до нее. Так и ходили по музеям да концертам добрые два месяца, пока добрались до койки. Поэтому на фотографии, сделанной безымянным посетителем городского сада, и перекочевавшей оттуда на рисунок, мы сидим, как чужие – хотя я и припоминал, насколько остро уже в то время мне хотелось ее раздеть.

В ванной смолкла вода, и через минуту появилась Ася – всё в тех же шортах и легкомысленной маечке. Увидев, что я рассматриваю ее художества, она подошла ко мне поближе и обняла сзади, уткнувшись прохладной щекой в голую спину.

– Ну к-как, красиво? – пролепетала она своим птичьим, переливчатым голосом.

Я осторожно высвободился, повернулся, и взяв ее за подбородок, поднял лицо вверх.

– Шикарно, – сказал я, не в силах сдержать улыбки.

Вид у Аси был лихой, как у Гавроша – или (тут я мысленно извинился) как у портовой шлюхи. Подсохшая ссадина на лбу венчала огромную, желто-зеленую шишку – и шишка эта за ночь успела частично перетечь вниз, образовав под глазом хрестоматийный хулиганский фингал. Весь вид Аси свидетельствовал о том, что ночка ей выпала та еще – и мне сразу же стало стыдно за свою улыбку: уж я-то знал, как сильно ей досталось. К счастью, в остальном она выглядела неплохо: на ногах стояла ровно, не шаталась, на щеках горел румянец после умывания, а глаза застенчиво блестели. Конечно, от нее не укрылось движение моих губ.

– На себя посмотри, м-милый, – притворно-обиженным тоном заявила она.

Я посмотрел – зеркало висело рядом. Да уж, красавец. Грязные волосы торчат клочьями, под глазами залегли глубокие круги, в щеки въелась невесть откуда взявшаяся травяная зелень…

– И с этим чудовищем я заставил тебя спать, – сокрушенно вздохнул я.

– А что делать? – философски заметила она, разведя руками. – Любовь, знаешь ли, зла… Но ты все же сходи умойся. Т-там у меня только щетки нет, возьми мою, если хочешь.

Я поплелся в душ. В придачу ко всему, конечности, онемевшие после сна, теперь гудели тяжкой болью – я здорово перенапрягся, таская Асю по кустам. Царапины, оставленные проклятыми коготками Эльзы, налились опасной краснотой и зудели – надо было их чем-то помазать, чтобы не воспалились, но я мысленно махнул на них рукой, решив больше до конца жизни не вспоминать ни Элю, ни ее вызывающие манеры общения. Несмотря на весь этот телесный дискомфорт, я впервые за последние дни ощущал хрустальную ясность в голове и даже некоторый бодрящий оптимизм. Наваждения, пугавшие меня своей потусторонней непонятностью, рассеялись после бурных объяснений со Стасом; Ася была рядом, и явно не собиралась больше исчезать. Более того – всем своим видом она радовалась мне, словно не было нашей многолетней трагической размолвки. Жизнь вновь становилась прекрасной и манящей. Оставалось много вопросов – например, с Ниной, – но у меня не было ни капли сомнений, что теперь я способен решить любую проблему на свете.

Я быстро, но с толком и расстановкой, сполоснулся, почистил зубы, с сомнением покрутил в руках Асину бритву – непривычно широкую, женскую, а потом, наплевав на все, с каким-то даже интимным удовольствием начисто выбрился. Далее возникла сложность, с которой я, несмотря на всю свою недавнюю самоуверенность, самостоятельно справиться не смог.

– Ася! – выключив воду, крикнул я через дверь. – У тебя есть что-нибудь, что мне можно надеть?..

– Не-ет, – смущенно отозвалась она из комнаты. – Накинь полотенце, что ли…

Так я и поступил – куда деваться? Увидев меня, голого по пояс, Ася хихикнула и протянула мне какую-то сиреневую тряпку.

– Что это? – удивился я.