– Это платье-майка, – принялась объяснять она. – Жутко модное… Оно специально растянуто размеров на пять. П-примерь, может подойдет.

Я покорился. Вышло нелепо, но забавно: с полотенцем на бедрах, в яркой облипающей майке я выглядел сродни гламурному телевизионному качку – и, скорее, остался доволен своей новой внешностью. Ася старательно прятала улыбку.

– Есть будешь? У меня, правда, только палка хлеба и булка колбасы. Ну, то есть… – фыркнула она. – Будешь?

У застеленного дивана уже стоял низенький столик с чашками. Рядом неярким, сонным светом горел торшер. Мы сели бок о бок, причем Ася устроилась так, чтобы мне не было видно ее синяков. Обычно она предпочитала молчать во время еды (когда я ем, я глух и нем – приучили ее в детском саду), но сейчас было заметно, что ее распирает от любопытства.

– Скажи, ч-что там у вас вышло с Есем? – наконец, спросила она. – И откуда взялась у меня эта шишка? Я ничего не помню.

Я отложил вилку в сторону и принялся рассказывать. Сначала я не хотел говорить о том, чем закончилась наша встреча – чтобы не расстраивать, – но вдруг решил, что не собираюсь больше что-либо утаивать от Аси. И в нескольких сухих, рубленных фразах я повторил прощальные слова Стаса – и закончил, как было, страшным выстрелом в лесу.

– Значит, он решил, что убил нас, и поэтому ушел? – после долгой паузы уточнила Ася.

Я молча кивнул.

– Бедный Еська… Он совсем свихнулся, да? Почему мы не пошли спасать его?

Я пожал плечами:

– Потому что надо было спасать тебя. И меня.

– А т-теперь все закончилось? Ты спас?..

– Знаешь, – медленно сказал я, решившись и собирая всю волю в кулак. – Я очень хочу надеяться, что у нас с тобой ничего не закончилось. Что всё только начинается. Но я боюсь… очень боюсь… что этого не захочешь ты. Я вчера не так боялся тебя потерять в этом дебильном лагере, как сейчас.

– Почему? – она удивленно посмотрела на меня. Не в силах выдержать взгляд этих чистых серых глаз, я отвернулся. Заговорил дальше, глядя в стену:

– Потому что ты не простишь меня. Тогда, десять лет назад, я был конченной сволочью. Я не понимал ничего. Я не понимал, какое ты счастье… не хотел понимать. Я скучал, не воспринимал тебя всерьез, не думал о тебе, когда тебя не было рядом. Я помню, что делал тебе больно, я обижал тебя, я пренебрегал тобой, я… (тут я все-таки запнулся, решив пропустить некоторые подробности). Мне хотелось только трахаться, да и здесь, боюсь, я был не на высоте. Тебе пришлось умереть, чтобы я начал что-то понимать. Но я и тогда сначала ничего не понимал. Я думал только о себе, о своих гребаных чувствах – ах, мать моя женщина, как мне плохо! мою девушку задавил грузовик!.. Должны были пройти месяцы и годы, чтобы я забыл о себе, о своей чертовой беде, и начал тосковать уже по тебе. Но я и тогда продолжал быть идиотом – и только недавно осознал, что вспоминал не о тебе настоящей, а просто нарисовал в башке картинку какой-то мультяшной Аси, и убедил себя, что я в нее влюблен. Я клялся тебе в вечной любви, уже женатый, говорил, что я никогда тебя не забуду, мечтал, чтобы ты вернулась, и тогда бы я изменился, заботился только о тебе, жил бы только для тебя… И все это было ложью, потому что я клялся не тебе. Это был всего лишь призрак моего воображения – и, получается, я объяснялся в любви самому себе. Опять всё себе, а ты… тебя не было. Потом прошло еще много лет, и я вообще забыл тебя – уже даже не настоящую, а эту, придуманную. Когда ты умерла, я думал о тебе каждую минуту. Затем – стал замечать: как странно, я не вспоминал ее целых два дня. Несколько дней назад, когда я увидел тебя среди этих аспирантов, я вдруг обнаружил, что не вспоминал о тебе год…

Я перевел дух и отхлебнул из чашки. Хороший чаёк, черт возьми, душистый… Ася молча ждала продолжения, и лицо ее не выражало ничего – ни отвращения, ни в тайне ожидаемого мной сочувствия.

– И, да, ты права – это я убил тебя. Если бы я был хоть капельку меньшей свиньей, если бы мне не было все пофиг – ты не бросилась бы, сломя голову, через дорогу, я бы не отпустил тебя… А потом я убил тебе еще раз – когда забыл. И еще раз – когда забыл даже свое воспоминание о тебе. Понимаешь?..

Она все молчала, и я заговорил громче, горячась и сбиваясь:

– А потом ты появилась… воскресла снова. И только теперь, представь себе, я все понял. Я понял, что все это была ерунда… Нет, не ты ерунда, конечно, а вся эта моя жизнь, всё моё нытье эти годы. Ничего не изменилось. То есть – тьфу! – все изменилось! Ты так же юна, а я уже нет, но, оказывается, я успел за эти годы понять, что такое любовь. Я научился любить, и я знаю, что люблю тебя – так, как только можно вообще любить другого человека. Если ты будешь рядом… я знаю, что мне нет прощения, но клянусь, что я никогда не предам тебя. Я обещаю, что…

Ася вдруг отстранилась и рывком поднялась. Я испуганно замолчал. Какой же я болван, что не смог найти нужных слов… разнылся, распетушился тут, как безмозглый павлин… все я да я… не мог просто извиниться и сказать, что люблю? Теперь точно все кончено.