И снова сволочная память услужливо снабдила меня сравнениями – с той лишь разницей, что раньше она подсовывала других баб, а сейчас, отчаявшись соблазнить постылыми образами, нарисовала саму Асю – ту, старую. Или, как посмотреть, молодую. Удивительно, но это были две совсем разные Аси.

Я еще помнил прежнюю – совершенно инфантильную в сексе, не умевшую, кажется, даже самостоятельно получать удовольствие от стандартного процесса (она, впрочем, никогда на этом и не настаивала, стараясь каждый раз отделаться от меня поскорее – и лишь иногда позволяя мне распускать руки, чтобы добиться хоть какого-то эффекта для себя лично), но разительно, фантастически менявшуюся, стоило ей подобраться языком к нужному месту. Здесь она мигом превращалась из милой неумехи в деловитую сосредоточенную профессионалку – с пугающе отточенными, до механистичности, движениями крохотного рта с плотно зажатыми, всегда сухими губами. Когда я, еле придя в себя после первого такого сеанса, пристал к ней за разъяснениями, она сообщила, потупившись, что ее юные годы прошли в студенческой общаге, и только таким умением она могла привлечь внимание мужской аудитории к своей скромной особе (подобный либерализм в откровениях казался нам обоим восхитительно смелым, но в дальнейшем она обижалась каждый раз, когда я припоминал ей этот опрометчивый рассказ).

Новая Ася – та, что, стоя сейчас на коленях, самоотверженно ковала наше общее счастье, – словно растеряла все свои таланты (не на красоту ли она их променяла?) действуя с топорной квалификацией третьеклассницы, заполучившей фруктовый лед на палочке. Если бы на ней был еще и соответствующий этой метафоре фартучек, боюсь, он был бы мокрым насквозь – в щелочку сомкнутых век я видел, как ее согнутая спина лоснится от пота, а влажные волосы липнут ко лбу. Бедная моя девочка, подумал я, сколько же тебе пришлось пережить, чтобы теперь так тужиться?

За всеми этими трогательными мыслями я не сразу разглядел, что хитрая Ася просто-напросто обманула меня. Пока я предавался ностальгии, она незаметно подобрала нужные темп и нажим, и теперь действовала, пожалуй, с не меньшим натиском, чем та, былая. Я осознал это слишком поздно, и успел еще только подумать, что вот ведь как странно: столько лет я прожил без Аси, а теперь у меня их целых две. И именно эта мысль свела меня с ума, закружив в пьянящем спазме.

Ася испуганно дернулась вбок, стараясь не испачкаться, но на полпути вдруг пересилила себя и вернула лицо на место. Это было уже совсем необычно; но она все же гулко сглотнула и улыбнулась мне снизу дрожащими губами. Ее щеки, подбородок, шея, раскрасневшаяся грудь с бледными сосками – все блестело от влаги.

– Я т-так люблю тебя, что меня тошнит, – выдавила она еле-еле и бросилась в туалет16.

Потом она вернулась – умытая, с сухими глазами, и вновь уселась на пол, положив голову мне на колени. Я рассеяно запустил пятерню в пшеничные кудри.

– Скажи… – шепнула она. – Ты не жалеешь, что наобещал мне всякого… что будешь со мной. А у меня нет… ну этого… этой… А?

– Зато у тебя есть все остальное, – легкомысленно махнул я рукой. – И много чего еще в придачу. Как-нибудь выкрутимся, не сомневайся!..

Остаток дня мы так и провели – без трусов, потому что не было никакой нужды их надевать. Закусывали, спали, смотрели мультфильмы в обнимку на стареньком Асином телевизоре, снова целовались – в общем, бездумно прожигали жизнь. Наше нагое счастье оказались не в силах омрачить даже два происшествия средней степени противности.

Во-первых, к вечеру я понял, что простудился. Купание в Стасовом бассейне с последующим путешествием на ледяном ночном ветру не прошли даром. К обнаруженной утром ломоте в костях дружно прибавились заложенный нос, нудный шум в голове и прочие гнусавые прелести. Ася тут же принялась с энтузиазмом меня лечить нехитрыми средствами вроде чая с малиной и тазика с горячей водой (тазик я, конечно, принес из ванной сам). В аптеку я ее не отпустил – не хотел, чтобы она уходила ни на минуту. Слава Богу, сама она избежала моей печальной инфекционной участи и была в полном порядке.

Затем, когда за окном окончательно стемнело, неожиданно ожил телефон. Проклятое устройство просохло, включилось само собой и принялось неприлично трезвонить, раздирая в клочья камерный уют нашей маленькой квартиры. Я отчаянно не хотел контактировать с внешним миром; пока я с отвращением смотрел на незнакомый номер со странным кодом, там все решили за меня, и истошные трели замолкли. И чёрт же дернул меня перезвонить…

«Доброго времени суток! – пропел неуместно бодрый мужской баритон. – Рады вас приветствовать на горячей линии отделения внутренних дел в Сельском районе Главного управления внутренних дел Министерства внутренних дел Российской Федерации по…»

– Что за фигня? – возмущенно поинтересовался я у Аси. Та, не поняв, конечно, ни слова, только пожала плечами.

«Если вы желаете записаться на прием к руководителю подразделения, нажмите один… Если вы хотите сообщить о фактах экстремизма, незаконного оборота наркотиков, оскорбления чувств верующих, оскорбления представителей власти, готовящемся акте терроризма – нажмите два… Если у вас есть замечания по работе сотрудников правоохранительных органов, нажмите три… Если у вас есть предложения по организации работы отделения – нажмите четыре… Если вы подвергаетесь противоправному деянию – насилию, грабежу, убийству – нажмите пять… Для связи с дежурным сотрудником нажмите ноль. Для прослушивания сообщения повторно…»

В трубке щелкнуло и пошли гудки отбоя. Я представил себе, что меня на самом деле убивают деревенские алкаши при помощи нехитрого колюще-режущего сельского инвентаря, а я вынужден выслушивать всю эту чушь для того, чтобы позвать на помощь, и сокрушенно покачал головой.

– К-кто это был? – спросила Ася. Я открыл было рот, чтобы высказать все, что думаю по поводу того, кто это был, но телефон зазвонил снова – с тем же номером.

«Пожалуйста, оцените качество оказанных услуг по десятибалльной шкале! – жизнерадостно потребовал тот же мужественный голос. – Если вы готовы рекомендовать своим знакомым…»

Я выругался и отключил трубку. Что бы это ни было… кто бы это ни был… и кстати, вполне вероятно, их интерес к моей особе как-то связан со Стасом – или с машиной, брошенной в деревне, – перебьются. Я не намерен тратить драгоценный вечер с Асей на общение с полицией.

– Не знаю, Асенька, не знаю, – с отеческой улыбкой сказал я. – Пошли они все в жопу.