Я тяжелыми, влажно бухающими шагами направился к нему. Он резво отступил и полез в карман. Мне было все равно.

– Ты это… ты погоди, – озабоченно бормотал он, роясь в штанах. – Вот. Будешь?

Он извлек стеклянную фляжку, блеснувшую в темноте, и протянул мне. Я подошел и сплюнул ему под ноги песок из проклятого бассейна.

– Буду, – сказал я и выхлебал половину, не распробовав даже, что там. Меня трясло. Мокрая одежда наливалась ледяным холодом. Я вернулся к Асе и потрогал ее за грязную теплую щеку. Жива. Не отрывая взгляда от ее лица, я с трудом стянул куртку и штаны и стал их выжимать, далеко относя руки, чтобы не лить на девушку воду. Расстелил кое-как одежду на бетонном полу и сел, положив голову Аси на ледяные колени. Так мне было спокойнее. Стасик, на которого я не обращал никакого внимания, устроился рядом, откинувшись на стену и задумчиво потягивая из горлышка маленькими глотками.

– Теперь остудился? Будешь говорить? – без тени усмешки спросил он.

Я молча забрал у него остатки пойла. Он, не смутившись, тут же достал из-за пазухи непочатую копеечную чекушку.

– Короче, Макс, – печально пророкотал он, – кажется, я все-таки ебанулся.

– З-заметно, – процедил я, стиснув зубы, чтобы не стучали.

– Что? Нет, серьезно… Сошел с ума. Вот ведь лажа, представляешь?

Я промолчал. Меня гораздо больше занимала Ася – из-за Стасиковой болтовни я совсем не слышал ее дыхания, и это тревожило. Кажется, она слегка пошевелилась. Или это моя дрожь сотрясала ее тело? Господи, хоть бы она просто спала…

– Слушай, – не унимался Стас, – ты же спец по распаренным мозгам? Может, меня вылечишь?

– В дурку иди, там вылечат, – пробормотал я, бережно убирая с окровавленного Асиного лица волосы. – Ты что, правда ее десять лет в квартире держал?

– Меньше, – помедлив, ответил он. – Девять с половиной.

– А мне что не сказал? Родным?

– А, каким там нахуй родным… Мать сразу на Волгу уехала, к теткам. Я ее и не видел больше. А тебе… Там видишь, какая хренота вышла…

– Какая?

– Ну… хочешь верь, хочешь не верь, но мне на самом деле выдали не тот труп. Я в ухо не ебу, что за кабак у них там творится, но тут они конкретно обосрались и выписали накладную… то есть свидетельство о смерти, не на того человека. А я тоже… солнечный долбоёб. Мне стрёмно было хотя бы лицо раскрыть, посмотреть. Или там родинки какие поискать. Они говорят – там в натуре фарш, лучше не лезть с неподготовленной психикой. Ну я им поверил… конечно, кто бы не поверил. Потом, месяцев эдак через шесть, находит меня какой-то хрен из больницы. Врачебная ошибка, говорит. Можете забирать. Рады, говорит, чудесному спасению? Ну, я ему показал, как я рад. Прижал его хорошенько, он все и выложил. А что несет, сам не понимает. Говорит, ваша сестра создала нам неразрешимый административный коллапс. Человек по документам мертвый, денег на него нет, фонды не выделяются, главврач кипятком ссыт, что его за всё это приголубят. С другой стороны – врачебная этика, клятва Гиппократа, выкинуть на мороз просто так нельзя, лечить надо… Так все и было в подвешенном, мать его, состоянии, но тут она, – он кивнул на Асю, которая, словно почувствовав, что говорят о ней, вдруг дернула плечами, – помирать вроде перестала, стабилизировалась, и даже появилась надежда, что когда-нибудь оклемается. Увезите ее, говорит, ради Аллаха. Родная же, типа, кровь. Денег предлагал…

– Родная, значит? – как бы между делом уточнил я.

– Ну, по понятиям – вроде как родная. Откуда ему знать все наши семейные тайны… А ты, значит, уже в курсе?

– И что дальше было? – пропустил я вопрос мимо ушей.