– И п-плакала?
– Ну, знаешь, – я развел руками, – там все плакали.
– И ты?
– Еще и горше всех, – соврал я. Плакать я напрочь разучился еще лет в четырнадцать, о чем иногда жалел.
– Б-бедный, – с подчеркнутым сочувствием пожалела она. Удивленно присмотревшись, я предположил, что она просто издевается.
Она снова задумалась и вдруг приняла какое-то решение.
– Слу-ушай, – протянула она, – а ты можешь съездить со мной в одно место?
– Конечно, – обрадовался я. – А куда?
– Т-туда. К маме. Хочу посмотреть, что вы наворотили на к-кладбище. Одной страшновато, а тут хоть ты…
– Конечно, – повторил я. – Когда ты хочешь?
– Н-ну, если ты не занят ничем важным… Можно попробовать сейчас. Только ты смотри, я там, наверно, останусь… Будешь вечером один добираться на электричке. П-поздно будет…
– У меня машина, – заявил я, и это прозвучало хвастливо. Ася удивленно покачала головой:
– Ну так и быть, поверю, что десять лет. Раньше бы ты не н-накопил, я знаю.
– Это точно… Собирайся тогда?
– Отвернись… И не вздумай подсматривать.
Я отошел к окну, и, конечно же, видел в отражении все, как на ладони. Смотреть на то, как Ася долго, трудно одевается одной рукой, было мучительно и… трогательно. Стыдясь, я не мог отвести глаз. Раздевание далось ей без особых проблем – она даже исхитрилась не просто бросить шорты и майку в кучу, как сделал бы любой на ее месте, а, аккуратно сложив, убрать их в шкаф. Утилитарные белые трусики тоже не вызвали сложностей – переступив ногами, она ловко натянула их на бедра. Дальше дело пошло хуже: еле слышно ругаясь и причитая, она запуталась ступнями в толстом трикотаже неизменных теплых колготок, да так, что чуть не упала, но, к счастью, кое-как справилась и с этим. А вот бюстгальтер оказался ей не по силам. Потратив добрую минуту на бесплодные попытки свести вместе застежки, она раздраженно позвала:
– Ну ладно, п-помоги! Что я, не вижу, как ты пялишься?
Я покраснел и подошел к ней. Старательно отводя глаза (но все равно замечая, как ее полная грудь идет пятнами от возмущения), я кончиками пальцев, чтобы не коснуться кожи, застегнул тесемки и отступил назад.
– Н-ну ты и п-поросенок, – заикаясь сильнее обычного от праведного негодования, заявила она. – Теперь подай мне платье. Вон то, в шкафу…
Я помог надеть и платье. Потом она потребовала принести из ванной резинку для волос и я, уже без подсказки – осторожно, чтобы не тянуть – собрал ей хвост и закрепил на затылке. Она молча терпела.