Я не нашелся, что на это ответить. Молча подошел к ней, с опаской взял за культю, почему-то воображая, что могу причинить ей боль, и стал привязывать на место ремешки протеза. На этот раз она не сопротивлялась.
– Это что у т-тебя? – она ткнула пальцем в царапины на запястьях.
– Так, – промямлил я. – Кошка подрала.
– Молодец… Кошку завел, а мне котенка не разрешал… Типа шерсть, грязь, да, милый?..
– Кхм, – окончательно смутился я. – А у тебя это почему?
– Это-то? – она отняла у меня искалеченную руку, которая, впрочем, уже выглядела вполне прилично. – А то ты не знаешь. Повреждения были… очень серьезные. Это ты еще остального н-не видел.
Я пропыхтел что-то сочувственно-невразумительное, но она поняла это по-своему:
– Теперь совсем не за что меня любить, да?.. – презрительно сказала она.
Это был неожиданный поворот. А чего, собственно, я ждал? У нее, судя по всему, глубокая амнезия, или что-то в этом роде. Непонятно, почему она так молодо выглядит (заморозили ее, что ли?) но в ее памяти не было всего того, что произошло со мной за эти годы. Она не знала, что я женат, что живу в новом доме, что у меня другая работа и другие заботы; она считала, что я – тот же самый, что и тогда, только почему-то растолстевший. Она не могла знать, что я сейчас – настолько другой человек, что не имею права быть тем, тогдашним человеком. Пусть она была обижена на меня и, может быть, даже ненавидела, но для нее было совершенно естественным попытаться вернуться к той привычной жизни, которой она жила до трагедии – а это значит, к жизни со мной.
Я еще не отошел от шока первой встречи и не понимал, радоваться мне, плакать, или вовсе бежать со всех ног. Но вот, она здесь, живая – и я уже впустил в сердце надежду на то, что все это правда. И… как ни странно звучит, это давало мне возможность оправдать самый тяжелый и омерзительный грех моей беспутной жизни. Если даже она была галлюцинацией, то я не желал больше отказываться от нее – пусть это и стоило бы окончательного разрушения моего привычного существования, уже изрядно пошедшего по швам минувшей ночью. Она была совсем одна, и ей не на кого было рассчитывать, кроме меня. Хотя…
– Ася! – с воодушевлением заявил я. – Так пойдем, я тебя Стасу покажу, он же тут, совсем рядом! Вот он ох… То есть, обрадуется, извини.
– Что? К-какому Стасу? – она поежилась, словно замерзла – хотя по аудитории и впрямь гуляли сквозняки. – Нет уж, пошли домой!
– Хорошо, – сдался я. – Пошли ко мне домой. Там не только диван… но еще и холодильник, и многое другое. Там мы перекусим и подумаем, как нам быть дальше.
Я решился. Ася была расстроена, возмущена… пусть даже она была не в себе, раз не поняла, кто такой Стас, и путала весну с осенью. Но дурой она никогда не была. Ей можно было просто все рассказать, ничего не скрывая, как другу, и она все поняла бы. Главное, отчетливо понял я, больше никогда не предавать ее. Я еще не знал, как поступлю с Ниной (да черт с этим, потом придумаю, до ее приезда куча времени), но Асю больше я терять не намерен. Но вышло по-другому.
– К тебе д-домой? – растеряно спросила Ася. – Куда это – к тебе? А мы? У тебя, может быть, и семья своя?..
Я грустно развел руками.
– Знаешь, я п-пойду, – Ася твердым шагом обошла меня, застывшего, и взялась за ручку двери.
– Да постой ты, – тихо сказал я, – не исчезай снова. Дай мне все объяснить. Я же тебя лю…
Она в нерешительности замерла, и тут, на горе мне, задребезжал телефон. Я, не глядя, нажал кнопку отбоя, но проклятая трубка немедленно задергалась снова. Это была Эльза – и насколько же невовремя!
– Подожди, пожалуйста, – пробормотал я Асе. К счастью, она пока передумала убегать.