Он запнулся на полуслове, и только сейчас Уортон поняла, как он взволнован. Она внимательно посмотрела на Елену и пробормотала:
– Нет уж, пусть приходит в себя. Очень не хочется думать, что я прошла через этот ад напрасно.
Несмотря на полушутливый тон, которым это было сказано, Айзенменгер видел, что беспокойство Уортон совершенно искреннее. Чувствуя, что надо что-то сказать в ответ, он произнес:
– Спасибо.
Беверли моментально переменилась.
– Это моя работа, – холодно ответила она.
– Все равно спасибо.
– Если я все это перенесла только для того, чтобы она умерла под капельницей, то радоваться нечему, – тем же тоном произнесла она.
– С ней все будет в порядке.
Беверли заметила, что это было сказано не очень уверенным тоном.
Елена оставалась подключенной к аппарату искусственной вентиляции легких еще в течение четырех дней. За это время Беверли пошла на поправку, и из реанимации ее вскоре перевели в общую палату, а еще через пару дней и вовсе выписали.
В результате она вернулась домой через восемь дней после пожара. Беверли все еще чувствовала слабость, ожоги на левом бедре и с правой стороны живота еще не окончательно затянулись. К счастью, они оказались не столь глубокими, так что шрамов после них не должно было остаться. А боль пройдет.
Первые два дня Беверли провела, практически не вставая с постели, и пролежала бы по крайней мере еще сутки, если бы не гость.
Ламберт.
Он выглядел так, словно проглотил большую ядовитую осу.
– Я войду?
То, что хозяйка была в одном халате, его не смутило. Уортон посторонилась, и Ламберт вошел. Он даже сел, хотя она ему, в общем-то, не предлагала.
– Вы меня обманули.
Она ожидала услышать нечто подобное и не чувствовала ни желания, ни потребности отвечать.
– Вы вообще ничего не докладывали мне об этом деле.