Дождь лил, словно не замечал ничего, что происходило в мире. Он лил и лил – спасительный, благословенный, богоданный. Капли падали с неба, как бесценный дар, как самое святое, что когда-либо было в жизни. Дождь дарил облегчение и придавал Беверли сил, и она все тянула и тянула.
Вот и «лендровер», но она и не подумала о том, чтобы спрятаться в нем от дождя и ветра. Ее сил хватило лишь на то, чтобы дотащить Елену до автомобиля и рухнуть рядом с ней на траву.
Она почувствовала, что теряет сознание. Перед тем как впасть в окончательное забытье, она подумала: «Неужели Елена мертва? Неужели все зря?» И еще: «Неужели она не добыла Протей?»
Их нашли Марбл с дочерью. Пожар был виден со всех концов острова, и Марбл одним из первых примчался к дому Штейна – не насладиться зрелищем, а помочь. Уже через несколько минут после его появления вокруг горящего здания собралось человек пятьдесят. Они подняли почти бездыханного Штейна и перенесли его в кузов старенького фургона прямо на забросанный клочками сена и овечьим пометом пол. Для потерявшего сознание Айзенменгера нашлось место рядом. Тела Карлоса и сержанта Маккаллума аккуратно уложили на заднее сиденье автомашины Марбла. Никто не задавал никаких вопросов.
Беверли и Елену удалось отыскать не сразу. К этому времени дом окончательно обрушился – дождь так и не смог потушить огонь, и пожар продолжался еще двое суток. Женщин посадили на заднее сиденье «лендровера», и дежурный по пристани отвез их в город, в таверну Марбла. Убедившись, что на пожарище не осталось ни живых, ни мертвых, длинная вереница машин покинула место происшествия. Даже если кто-нибудь из жителей острова и знал о присутствии в доме Розенталя и Бочдалека, добраться до их останков было уже невозможно.
Айзенменгера, Беверли и Елену доставил на материк санитарный самолет. Штейн умер, не приходя в сознание, от переохлаждения и острого внутреннего кровотечения. Тело сержанта Маккаллума забрал полицейский вертолет.
Руины дома профессора тщательно обследовали полиция и пожарные. От двух погребенных под ними тел удалось найти лишь несколько обгоревших костей. Анализ ДНК не дал никаких результатов, настолько сильно они были повреждены огнем. Определить, что эти кости принадлежат двум людям, удалось лишь по их расположению на пепелище.
Среди прочего были найдены и два частично расплавленных револьвера. Никаких серийных номеров или других опознавательных знаков на них не было, скорее всего, эти номера либо были сбиты, либо отсутствовали изначально.
Общий смысл заключения пожарных и полиции сводился к тому, что причиной пожара стало приведение в действие некоего взрывного устройства неустановленного типа.
Первым оправился от пережитого Айзенменгер – ему, в отличие от Елены и Беверли, даже не пришлось провести некоторое время в реанимации. Доктор каждый день навещал женщин, при этом всякий раз ворча по поводу безобразного состояния больницы, в которую их поместили. Елену и Беверли положили в одну палату и, мало того, на соседние кровати, словно врачи, зная об их антагонизме, решили сыграть с ними злую шутку. Впрочем, это почти не имело значения, так как состояние Елены оказалось значительно более тяжелым: пока Беверли пребывала с ней в одной палате, Елену усиленно пичкали седативами и проводили вентиляцию легких.
В день своей выписки доктор зашел к Уортон. Она не спала, но настроение у нее было не самым радужным. Боль в груди не проходила, то и дело ее мучили приступы сухого кашля, однако, несмотря на бледность лица, Беверли выглядела на удивление неплохо. Лицо лежавшей рядом Елены, наоборот, было багрово-красным, отчасти из-за поверхностного ожога, отчасти вследствие отравления угарным газом. Изо рта ее торчала трубка вентиляции, подвязанная к голове несвежим бинтом, из левой руки – трубка капельницы, по которой подавалась кровь, из правой – трубка потолще, через которую в вену поступал соляной раствор декстрозы, и третья, самая толстая трубка выходила из шеи сбоку. Руки Елены были забинтованы, правую ногу скрывал гипс, под глазами виднелись темные круги.
Впрочем, и сам Айзенменгер выглядел немногим лучше. Взглянув на его покрытое шрамами лицо, Беверли, через силу улыбнувшись, констатировала:
– Ну что ж, очень даже миленько.
Произнесла она это сиплым шепотом, и Айзенменгер ощутил некоторую неловкость оттого, что заставил ее говорить. Он улыбнулся в ответ и почти украдкой бросил взгляд на Елену. Это не ускользнуло от внимания Беверли.
– Как она?
– Местные врачи говорят, стабильно.
Беверли нахмурилась:
– Стабильно хорошо или стабильно плохо?
Айзенменгер пожал плечами:
– Во всяком случае, лучше, чем нестабильно, но если она останется стабильной и не пойдет на поправку, вот тогда…