Сонька шумела сильнее обычного, будто и вправду на стог забирался кто-то массивный и даже, может, с вилами наперевес. Лерка вцепилась мне в руку и прошипела: «Бежим!» И мы кубарем скатились со стога в противоположную от лезущего крестьянина сторону и упали прямо лицом в снег. Точно Соньке под ноги. Под валенки.

Задыхаясь от хохота и облегчения, что Сонька совсем не похожа на злого мужика, мы с Леркой еле-еле, хватаясь друг за друга, поднялись и наперебой стали сквозь смех уверять Соньку, что она знатно нас напугала.

— Я даже поверила, что это мужик лезет!

— И я! Голос такой похожий!

— Да ты вообще круто рычала!

— Блин, да мы вообще не ожидали, что ты с той стороны полезешь!

— Быстро же ты прибежала! Была б крестьянином, точно нас на вилы подняла бы!

— Я чуть валенки не потеряла!

Соня перестала отряхивать с куртки сено, странно посмотрела на нас, словно хотела что-то сказать, но передумала и промолчала.

Где-то на том конце поля внезапно показались какие-то люди. Мужчины или пацаны, тощие и в дурацких шапках, похожих на шлемы, какие рисуют в учебниках по истории на древнерусских воинах. Точнее разглядеть было невозможно — далеко и опять как-то нечетко, будто в тумане. Но тут у меня возникло логичное объяснение. Возможно, на том краю шел снег, поэтому фигуры казались какими-то зыбкими и неприятно нереальными. И к тому же они беспорядочно двигались, как если бы беспрестанно бегали зигзагами то вперед, то назад, то по кругу. И непонятно было, движутся они в нашу сторону или мельтешат на месте. В любом случае эта кучка незнакомцев вызвала неприятное чувство опасности.

Мы одновременно увидели их и некоторое время просто стояли и молча смотрели. А потом так же, не сговариваясь, быстро зашагали в сторону дома. Совершенно не хотелось встречаться с неясными типами в безлюдной местности. Трудно было отмахнуться от воспоминаний о содранной шкуре и заброшенном коровнике. Лучше уж в безлюдной деревне жить, чем с такими соседями...

Когда мы почти бегом, спотыкаясь о рытвины, невидимые под снегом, домчали до первых деревенских заборов, я оглянулась.

Никого сзади нас не было. Ни единой живой души, кроме разве что привычной уже сороки. Но чувство опасности все равно не покидало меня, пока мы наконец не приблизились к нашему дому.

Анисимовна стояла у своей калитки и выглядела совершенно как летом. Привычно. Изо рта у нее ничего не торчало (или, по крайней мере, отсюда не было видно), но я все равно не могла избавиться от какого-то невольного омерзения. А вот девчонки, похоже, обрадовались знакомому живому человеку и наперебой принялись рассказывать про прорубь.

Старуха внимательно выслушала, отчего-то отвернувшись от нас, и после паузы, когда я лично уже решила, что она просто молча развернется и уйдет, негромко сообщила:

— Дык шишикинцы спрашали кулишунов.

— Шуликунов? — осторожно уточнила я.

Что-то такое мне вроде попадалось, когда мы с Соней ворошили макулатуру у печки. Случайное странное слово, за которое зацепился взгляд.

Анисимовна, продолжая глядеть куда-то в сторону, закивала:

— Ну да, ну да. Спрашали. На шкуру нетели сели, железом очертилися, а, видать, про хвост-то запамятовали. Ну, видать, потащили их. Ага, в прорубь.