“Возможно. Я убежден, что я все делаю лучше, чем средний человек, неважно, чем именно я занимаюсь”».

Когда Геринг провалил основанный на цифрах тест памяти, показав результат в девять цифр, что, как и любой результат больше семи, означало «чуть выше среднего», он умолял Гилберта: «О, пожалуйста, дайте мне еще одну возможность. Я могу это сделать!» Он побледнел, когда чуть позже узнал, что двое других заключенных прошли тест с лучшим результатом, чем у него, после чего изменил свое мнение и стал считать тесты на интеллект ненадежными.

Неприятный факт заключался в том, что в целом нацисты преуспели, а их результаты IQ варьировались от 106 у Юлиуса Штрейхера (вероятно, имитировавшего ошибки) до поистине впечатляющих, учитывая возраст, 143 баллов у Шахта[10]. Восемнадцать нацистских лидеров из двадцати одного набрали больше 120 баллов – «Выдающийся» или «Очень выдающийся» результат, а девять из этих восемнадцати так и вовсе были готовыми кандидатами в организацию «Менса», имея 130 баллов или больше. Коэффициент Геринга в 138 баллов был, по словам Келли, свидетельством «превосходного интеллекта, граничащего с высочайшим уровнем».

Эта информация была, скажем так, не очень широко распространена. В опубликованной в New Yorker статье на эту тему фрагмент, посвященный работе Келли, был озаглавлен «Они не гении», а сам Келли в том интервью принижал интеллектуальные способности Геринга больше, чем где-либо еще. Статья описывала Келли как «приятного дружелюбного парня на четвертом десятке с пышной шевелюрой каштановых волос и поистине сардонической улыбкой», чья речь была усыпана популярными сленговыми словечками середины века, сошедшими со страниц Джерома Сэлинджера. Приведена следующая его цитата: «За исключением доктора Лея, который покончил с собой, среди них не было “безумных Джо”. Но не нашел я среди них и гениев. Например, Геринг прошел IQ-тест с результатом 138 баллов – он довольно хорош, но он не волшебник».

В любом случае IQ-тесты оказались неспособны разрешить загадку разума нацистов. «За то короткое время, что было у меня для работы, – писал Келли, – я взял на себя задачу изучить модели личности этих людей», используя технику, соавтором книги о которой он впоследствии стал.

Никто в Нюрнберге не давал распоряжения проводить тесты Роршаха. Их результаты ни разу не были использованы во время процесса. Работая в беспрецедентной, невероятно напряженной атмосфере Нюрнберга, Келли и Гилберт самостоятельно решили провести тестирование с использованием этой методики. Тест Роршаха, который в Германии никогда не был столь популярен, как в Америке, все же использовался там во время правления нацистов, прежде всего для проверки профессиональной пригодности или как оценочный метод, призванный помочь «вырвать с корнем подрывные общественные и расовые элементы». Нацисты мало интересовались психологическими исследованиями, разве что методами ведения эффективной психологической войны на территории других стран. Теперь тест собирались использовать, чтобы заглянуть в умы нацистов.

Келли провел тесты Роршаха с восемью заключенными, а Гилберт – с шестнадцатью, пятеро из которых были до этого протестированы Келли. Альберт Шпеер, Рудольф Гесс, теоретик расизма Альфред Розенберг, гитлеровский советник по внешней политике Иоахим фон Риббентроп, «мясник Польши» Ганс Франк, рейхскомиссар Нидерландов Артур Зейсс-Инкварт – каждому из них показали десять чернильных пятен, задав вопрос: что это может быть? Герингу тест Роршаха понравился даже больше, чем тесты на IQ. По словам Келли, он рассмеялся, восхищенно щелкнул пальцами и выразил «сожаление» по поводу того, что «у люфтваффе не было столь превосходных методов тестирования».

Результаты тестирования заключенных Нюрнберга имели ряд общих элементов – определенную нехватку самоанализа и хамелеонообразную склонность к переменчивости при выполнении приказов, но различия заметно перевешивали сходство. Некоторые из подсудимых казались параноидальными, депрессивными или явно обеспокоенными. Иоахим фон Риббентроп был «скупой на эмоции и сильно обеспокоенной личностью». Результаты «мясника Польши» выявили в нем клинического антисоциального безумца. Остальные были средними, а некоторые – «особенно хорошо настроенными». Шахт, человек высокой культуры, показавший превосходный результат на тестах IQ, почти семидесятилетний, «мог погрузиться в свой глубокий внутренний мир, полный позитивных переживаний, чтобы оставаться в хорошем настроении в течение напряженных месяцев, предшествующих вынесению приговора». Он проявил себя «исключительно хорошо адаптированной личностью с превосходным потенциалом» и впоследствии вспоминал о тестировании скорее с добротой: «Это игра, которую, если я правильно помню, использовал Юстинус Кернер. Когда проливаешь на бумагу чернила и складываешь листок пополам, появляется много причудливых форм, и потом их нужно распознавать. В нашем случае задание было сделано даже более приятным, поскольку на одной и той же карточке были использованы различные цвета».

Безумец-интеллектуал – это одно; разумный и правильно социально адаптированный нацист с превосходным потенциалом – нечто совсем другое. Но именно так выглядели результаты. Гилберт отказывался это принять. В своем «Нюрнбергском дневнике», который был опубликован в 1947 году, он описывал, как Геринг, после того как его признали виновным, «лежал на своей койке, полностью измотанный и сдувшийся… как ребенок, держащий рваные остатки воздушного шара, который лопнул у него в руке. Через несколько дней после вердикта он снова спросил меня, что эти психологические тесты рассказали о его личности, особенно тест с чернильными пятнами, как будто он все время беспокоил его. На этот раз я сказал ему: “Честно говоря, они показали, что, хотя у вас активный и агрессивный ум, вам не хватает мужества, чтобы по-настоящему посмотреть в глаза ответственности. Вы выдали себя небольшим жестом во время теста с чернилами”. Геринг с опаской посмотрел на меня. “Вы помните карту с красным пятном? Болезненные невротики часто колеблются с решением относительно этой карты, а потом они видят на ней кровь. Вы колебались, но не назвали это кровью. А потом вы попытались отщелкнуть это пятнышко пальцем, как будто думали, что сможете избавиться от него одним легким движением. То же самое вы сделали в зале суда, сняв наушники в тот момент, когда доказательства вашей вины стали казаться невыносимыми. И то же самое вы делали во время войны, прогоняя совершённые злодеяния прочь из вашего разума. У вас не хватало смелости, чтобы взглянуть ответственности в лицо… Вы моральный трус”.

Геринг посмотрел на меня, и какое-то время сохранял молчание. Потом он сказал, что эти психологические тесты были бессмысленными… Несколькими днями позже он сказал мне, что попросил своего адвоката заявлять, что все, сказанное о нем психологом или кем-либо еще из сотрудников тюрьмы, было незначительным и предвзятым. Это задело его за живое».

То был драматичный момент – шекспировский момент, кульминация книги Гилберта. Но что добавил чернильный тест, помимо простого подтверждения того, что Гилберт уже знал из поведения и биографии Геринга? Ни одно дважды слепое исследование никогда не докажет, что попытка отщелкнуть с карточки красное пятно есть признак моральной трусости виновника геноцида.

Келли, будучи намного более опытным роршахистом, видел результаты по-другому. Уже в 1946 году, еще до вынесения Нюрнбергских приговоров, Келли опубликовал документ, в котором говорилось, что обвиняемые были «в основном психически здоровы», хотя в некоторых случаях и не вполне нормальны. Он не обсуждал предметно тест Роршаха в данном контексте, но утверждал, что «такие личности не только не являются уникальными или сумасшедшими, но могут повториться в любой стране сегодняшнего мира».

Он расширил эту тему в посвященной своему главному интересу книге 1947 года «Камеры Нюрнберга», которая открывалась следующим заявлением:

«После моего возвращения из Европы, где я был психиатром в нюрнбергской тюрьме, я понял, что многие люди, даже хорошо информированные, не способны усвоить концепцию того, что психология определяется культурой. Слишком многие из них говорили мне: “Какими людьми были на самом деле эти нацисты? Конечно, все руководители Рейха были ненормальными. Очевидно, что они были сумасшедшими, но какими именно психическими болезнями они страдали?”

Злодеяния нацистов нельзя объяснить безумием. Они были просто созданиями своей среды, как и все остальные люди; также они были – в значительно большей степени, чем остальные люди, – создателями своей среды».

Келли настойчиво выступал против того, во что послевоенное общество крепко верило и еще сильнее хотело верить. Нацисты не были, писал он, «импозантными эффектными личностями, которые появляются только раз в столетие», но просто «сильными, доминантными, агрессивными и эгоцентричными людьми», которым «выпала возможность захватить власть». Такие люди, как Геринг, «не редки. Их можно найти в стране повсюду, сидящих за большими столами и решающих большие вопросы, – бизнесменов, политиков, мафиози».

Так похоже на американских лидеров. И на тех, кто шел за ними, – тоже: «Кому-то из нас это может показаться шокирующим, но как люди мы очень похожи на немцев, какими они были два десятилетия назад», в двадцатые, до того, как Гитлер пришел к власти. «Дешевые и опасные» американские политики, писал Келли, разыгрывали расовую карту и использовали концепцию превосходства белой расы, чтобы набрать политические очки, «спустя всего год после окончания войны», – намек на Теодора Бильбо из Миссисипи и Юджина Тэлмиджа из Джорджии. Он также ссылался на «политику подавления, применяемую Хьюи Лонгом, который подкреплял свои мнения полицейским контролем». Это были «те же самые расовые предрассудки, которые проповедовали нацисты», «те же самые слова, что можно было слышать в коридорах нюрнбергской тюрьмы». Говоря вкратце, было «очень мало в сегодняшней Америке того, что могло бы предотвратить возникновение государства, построенного по нацистскому образцу».

Нюрнбергские слушания не смогли установить смысл войны и холокоста, а тем более – восстановить разрушенное ощущение общности человечества. Подсудимые не были однородной группой высокопоставленных нацистов, а их истинные лидеры – Гитлер, Гиммлер, Геббельс – были уже мертвы. Троих из двадцати четырех даже помиловали после того, как были вынесены приговоры, включая Шахта, показавшего высокие результаты в психологических тестах. Теперь Келли утверждал, что самая совершенная из использованных им техник не смогла выявить признаки и особенности «личности нациста».

Этот урок, однако, оказался нежелательным для сообщества. Молли Харроуэр, изобретательница группового теста Роршаха и теста множественного выбора, занималась организацией важного международного конгресса по вопросам психического здоровья, который должен был пройти в 1948 году. Это была бы идеальная площадка для обнародования результатов тестов, проведенных с узниками Нюрнгберга. Она отправила шестнадцать протоколов Гилберта одиннадцати ведущим экспертам по тесту, включая Бека и Клопфера, Герц и Рапапорт, Манро и Шехтеля. Все они очень хотели увидеть эти отчеты, но ни один в итоге не принял участия в конференции. Каждый из них вдруг обнаружил неожиданное несовпадение в своем рабочем графике или еще какое-нибудь оправдание.

Несомненно, ведущие роршахисты мира могли бы выделить несколько часов, чтобы взглянуть на то, что обещало стать самыми значительными тестами за всю историю. Трудно поверить, что их единодушный отказ был простым совпадением. Вероятно, они отчетливо увидели, какими будут последствия, и не хотели говорить об этом во всеуслышание, поскольку общественное мнение обо всех нацистах как об одинаково злобных монстрах, было слишком сильным. Скорее всего, они и сами не знали, что делать с тем, что они увидели, и усомнились в компетенции Келли и Гилберта или в их личных интерпретациях. В своей записи 1976 года Харроуэр объясняла настроение того времени: