Когда Соединенные Штаты вступили в войну, в стране был проведен первый в ее истории всеобщий армейский призыв, в процессе которого каждый дееспособный мужчина вкупе с общим медицинским обследованием прошел психологический осмотр и тест на интеллект. Количество потенциальных солдат, признанных категорически непригодными к службе по показателям психического здоровья, оказалось ошеломляюще высоким: около 1 875 000 человек в одной только армии, или 12
За время войны армейские медицинские службы оказали нейропсихиатрические услуги более чем миллиону солдат, еще 150 000 обращений поступило с флота и из других подразделений, и это были обращения от солдат, которые
Говорят ли эти цифры о том, что к психологическим осмотрам в армии относились небрежно и, как следствие, проводили их слишком бегло, или же о том, что мера просто не возымела ожидаемого эффекта (в 1944 году начальник штаба сухопутных войск США, генерал Джон С. Маршалл, отдал приказ о прекращении психологических обследований новобранцев), – это в любом случае был явный кризис. Конечно, некоторые солдаты лишь притворялись больными, но подавляющее большинство случаев были реальными, что означало две вещи. Первое – психические заболевания поразили большую часть населения, чем кто-либо мог представить, и второе – люди, которых ранее было принято считать «здоровыми», тоже нуждались в помощи. Лишь меньшая часть нервных срывов среди американских военных происходила на линии фронта и вообще за пределами страны. Большинство из них были вызваны различными факторами, оказывавшими воздействие и на тех, кто уже вернулся домой, такими, к примеру, как «стресс» – понятие, вышедшее из кругов военной психиатрии и быстро распространившееся среди широких масс населения.
Это была проблема национального масштаба. Как сказано в одной из книг по истории американской психотерапии, «жалкое» физическое здоровье американской молодежи вызывало ужас: «отсутствие зубов, запущенные нарывы и язвы, вовремя не исправленные проблемы со зрением и скелетные деформации, неизлеченные хронические инфекции», и это подтолкнуло власти к мерам по увеличению количества врачей в стране и повышению доступности их услуг. Однако «12
На момент начала войны в американской армии работали всего тридцать пять психиатров. По словам курировавшего этот вопрос бригадного генерала Уильяма С. Меннингера, «огромная нехватка квалифицированных специалистов – не только психиатров и неврологов, но также психологов и психиатрических социальных работников – стала откровением». К концу войны штат психиатров разросся с тридцати пяти до тысячи в армии и еще семисот в других военных ведомствах. Там был занят «практически каждый член Американской психиатрической ассоциации» и «не было никаких ограничений, касающихся их возраста, дееспособности или профессиональной категории, – привлекались не только военные, но и гражданские специалисты», а также множество новых рекрутов.
Они нуждались в сотнях обучающих центров для подготовки персонала, базовых учебных лагерей, дисциплинарных казарм, реабилитационных центров и госпиталей – как внутри страны, так и за ее пределами. Помимо дел, напрямую связанных с психиатрией, военных психологов привлекали к задачам разработки сложных приборных панелей для военной техники, адаптированных под умственные способности и особенности восприятия людей, которым предстояло ими пользоваться. «Почти до конца войны, – резюмирует позднее Меннингер, – нам ощутимо не хватало сотрудников, чтобы выполнить всю эту работу».
На самом деле нигде в стране не было достаточно персонала. В лучшем случае треть медицинских офицеров, занятых в нейропсихиатрии, имели какой-либо психиатрический опыт до начала войны. Когда война закончилась и домой вернулись шестнадцать миллионов солдат, за которыми нужно было присматривать, дефицит врачей возрос еще больше. Больше половины случаев госпитализации ветеранов Второй мировой связаны с психическими расстройствами. Гражданские лица тоже начали узнавать все больше о пользе медицинской терапии психического здоровья. Как сказал после войны генерал Меннингер: «Мягко говоря, есть как минимум два миллиона человек, имевших прямой контакт с психиатрией в результате психических заболеваний или личностных расстройств, которые возникли у солдат во время этой войны. С большей частью из них такое случилось впервые. Они теперь знают больше». Получив собственный урок, Меннингер начал активную работу по пропаганде укрепления психического здоровья, профилактической помощи и лечения по всей стране. Теперь уже всей нации пришлось наращивать ресурсы в области служб психического здоровья, как это делала в годы войны армия.
Конгресс принял государственный закон о психическом здоровье в 1946 году, создав Национальный институт психического здоровья, миссией которого стало как можно более широкое общественное обслуживание. Институт ввел новые стандарты в этой области, где клинические психологи стали «учеными-практиками», которые должны работать с общественностью, а не только в закрытых лабораториях. Министерство по делам ветеранов разработало совместные программы, объединяющие его больницы и близлежащие медицинские школы, чтобы выучить психиатров, в которых оно нуждалось, и вскоре наняло на работу в три раза больше клинических психологов, чем их было во всей стране в 1940 году. Клиническая психология стремительно развивалась, получая серьезную поддержку за счет правительственного финансирования.
Тест Роршаха был полезен на всех фронтах – как имеющий ощутимые преимущества диагностический инструмент для практикующих психиатров и как тест, совместимый со свойственным академической психологии стремлением к количественной оценке. Психология между тем приобретала все больше от психоаналитики и все меньше опиралась на статистику с ростом числа клинических психологов и с их новой подготовкой в качестве «ученых-практиков». Исторически сложилось так, что конкурирующих учебников по оценке личности не появлялось вплоть до конца 1940-х годов, поэтому все возникшие программы клинической психологии не имели иного выбора, кроме книг о тесте Роршаха. В 1946 году он стал вторым по популярности тестом для оценки личности после простейшего упражнения «нарисуй человека», разработанного психологом Флоренс Гудинаф, и четвертым среди всех психологических тестов в целом. В течение многих лет это была самая популярная тема для диссертации в области психологии.
Ограниченное использование теста Роршаха наблюдалось и в армии. Он все еще был медленнее, чем другие тесты, и было недостаточно врачей со специализированной подготовкой, необходимой, чтобы проводить его с миллионами солдат. Или даже недостаточно чернильных пятен: один лейтенант, приписанный к психиатрическому отделению в Париже во время войны, нигде не мог найти набора карточек и был вынужден отправить жену на встречу с Бруно Клопфером на Манхэттене, чтобы она достала набор и прислала ему. (Несколькими неделями позже он наткнулся в подвале штаба на сотни наборов карточек Роршаха и тематического апперцептивного теста, – армия заказала эти материалы, но потом про них благополучно забыли.) Все же, несмотря на провал теста множественного выбора при использовании на медосмотрах, оригинальный тест Роршаха нашел множество других применений в военной области – как в психиатрии для диагностирования и терапии пациентов, так и в психологии, например для исследования переутомления у пилотов.
В более широком контексте возросшее значение психологического тестирования и борьба за позиции между психиатрами и психологами благотворно сказались на судьбе теста Роршаха. Распространенная в то время практика обзорных конференций по заболеваниям, начавшаяся в клиниках детского надзора, объединила психиатра, отвечавшего за лечение, психолога, проводившего тесты, и психиатрического социального работника, принимавшего участие в терапии. Раньше психолог ограничивался тем, что сообщал
Тысячи психиатров и психологов видели то, что казалось им шокирующе быстрыми и точными слепыми диагнозами, или совершали при помощи теста Роршаха такие открытия, которых не могла предложить ни одна другая техника. Психиатры, занимавшиеся психоанализом, не доверяя «самоотчетным» тестам (например, опросникам), которые, по их мнению, недооценивали силу бессознательного, лучше других понимали, что тест Роршаха говорит на собственном языке. Именно эти психиатры, как и психологи, называли методику Роршаха «королевой тестов».
Иными словами, и психологи, и психиатры пытались определить, какими должны быть их профессиональные роли на фоне общей угрозы. Медицинские офицеры, в срочном порядке обученные для военной службы и не имеющие ученых степеней в психологии или психиатрии, проделали довольно неплохую работу. А как насчет социальных работников? Если они могли помогать людям столь же эффективно после менее скрупулезной подготовки, называя это «консультированием» вместо «психотерапии», какой же тогда смысл в существовании психиатров и клинических психологов? Сами они утверждали, что смысл заключался в их образовании и опыте, а тест Роршаха был вызывающим уважение и трепет признаком этого опыта. Десять карточек с чернильными пятнами стали важным и ярким символом статуса, гарантирующим сохранность работы врача и создающим ему респектабельный имидж.
Учебник Клопфера «Методика Роршаха: руководство по проекционному методу диагностики личности» вышел в 1942 году, в момент, идеально подходивший для того, чтобы его начали рассматривать как библию для всех, кто занимался психологическими тестами, и стандартный учебник для образовательных программ, формировавших следующее поколение. В предисловии Клопфер отметил, что книга опубликована «во время чрезвычайного положения, когда все мы обязаны максимально эффективно использовать наши ресурсы, будь то люди или материалы».
Метод Роршаха доказал, что способен помочь без лишних трат человеческого ресурса как в армии, так и в гражданской обороне, и Клопфер был благодарен за возможность в этом поучаствовать. Поскольку сам он являлся немецким евреем в изгнании, его патриотизм был искренним; также это был отличный маркетинг. По словам ведущего педагога-психолога Ли Джозефа Кронбаха, в конце пятидесятых не было книги, которая «оказала бы более сильное влияние на американскую Роршах-технику – и, соответственно, на клиническую диагностическую практику, – чем вышедшая в 1942 году книга Клопфера и Келли».
Две женщины, имевшие степень магистров психологии и работавшие в нью-йоркском больничном комплексе Белвью, Рут Бокнер и Флоренс Хэлперн, не стали знаменитыми, но в том же году они опубликовали книгу, которая, возможно, стала самой влиятельной работой на тему теста Роршаха. Написанная в тяжелой обстановке военного времени, книга «Клиническое применение теста Роршаха» была высмеяна экспертами по Роршаху, когда увидела свет («небрежно написанная работа, изобилующая неточными заявлениями, противоречиями и вводящими в заблуждение выводами»), но она была популярна, получила рецензию в журнале
Чересчур упрощенная или нет, но книга была легка для понимания. При помощи напечатанной на последних страницах обложки раскладной таблицы дробей можно было вычислить все процентные соотношения без длительных математических операций на бумаге или возни с логарифмической линейкой (13/29 = 44,7 %). Главы имели названия вроде «Какие символы в колонке я имею в виду», – ведущие роршахисты редко снисходили до такого уровня очевидности. Клопфер описывал эту же тему в главе под названием «Подсчет категорий для размещения ответов», которая занимала в его книге почти сто страниц, а в учебнике Бека 1944 года ей было посвящено шесть отдельных глав, включая «Проблемы подсчета» и «Подход и последовательность. Что, по вашему мнению, могло бы научить вас проводить тест Роршаха?»
Бокнер и Хэлперн были хорошо осведомлены о противоречиях между Клопфером и Беком, нюансах и подводных камнях в работе самого Роршаха, а также сложностях в том, как различные части теста могут взаимодействовать между собой, но все это их не остановило. Кто-то, дающий одну из разновидностей ответа, «очевидно является человеком способностей, а социальное взаимодействие будет для него более трудным»; некто, дающий другой вариант ответа, – «эгоцентричный человек с большими запросами, склонный к раздражительности. Поскольку сам он не может произвести необходимые изменения в своем характере, то ждет, что мир будет подстраиваться под него». Люди, которые находили какую-либо карточку «зловещей», «быстро выходили из себя, когда сгущалась темнота, и, как правило, были склонны к беспокойству и легко впадали в депрессию». Сопротивление одной женщины по отношению к определенной карточке «очевидно имеет сексуальный характер, а анализ содержимого ее ответов показывает, что это, скорее всего, связано с вопросами беременности», упоминания которых она старалась избежать путем «неправильного толкования или отрицания символов мужских половых органов» в чернильном пятне. Ее история показала, что шесть недель назад она и ее любовник «вышли за рамки обычного для них петтинга», и теперь у нее наблюдалась задержка менструации. Подробный отчет о терапии или анализе можно было заменить на пару предложений, используемых для классификации. Тест Роршаха, возможно, было сложнее освоить, чем большинство других, но это не означало, что он не мог быть стандартизирован.
Эти радикальные утверждения и другие, подобные им, пролили свет на то, что впоследствии станут считать общим местом в понимании природы и значения теста Роршаха. Бокнер и Хэлперн уверенно применяли его как проекционный метод, а не перцептивный эксперимент, и они преуменьшали объективные качества реальных изображений: «Поскольку пятна в основном не имеют содержания, субъект вынужден проецировать в них себя самого». Они заявляли, что испытуемого нужно «заставить думать, что любой ответ, который он дает, хороший», а что-либо еще «несовместимо с идеологией эксперимента», хотя в реальности ответы засчитывались как хорошие или плохие, а сам Роршах писал, что вводить людей в заблуждение неэтично в случае, если результаты теста будут иметь какие-то практические последствия.
Именно их версия Роршаха вошла в популярную культуру. Нет «правильных» или «неправильных» ответов, вы свободны говорить все, что захочется, а потом, прежде чем вы осознаете, что вас подвергли классификации, ваши тайны выйдут на поверхность. Бокнер и Хэлперн никогда не получили признания широкой аудитории, как это было с популяризациями фрейдистских идей в психоанализе или с «Моделями культуры» Рут Бенедикт в антропологии, однако то, что массовая американская публика считала знанием о Роршахе, пришло именно из их работы.