Финансовое положение Роршахов ухудшилось во время войны. Они продолжали отсылать все, что только могли, родственникам в Россию, включая такие простые вещи, как мыло. Однажды они смогли подарить дорогому человеку в Геризау лишь обычную свечу. «По крайней мере у нас всегда достаточно угля в эти годы, – писал он Паулю в 1919 году, – и этот год не должен быть хуже. Надеюсь, что когда ты приедешь, то не будешь мерзнуть вместе с нами. В любом случае зимой в Шаффхаузене мы мерзли сильнее».

Как и в другие времена, Роршах извлек из своих финансовых проблем максимальную пользу. Его не волновали стильная одежда или алкоголь, единственной его слабостью были сигареты. Не имея денег для пополнения личной библиотеки, без поддержки со стороны Коллера, он брал принадлежавшие директору книги и журналы, переписывая большую часть их содержимого в бесконечных выдержках. Подобным образом он обзавелся и новой мебелью: отправившись однажды по делу в Цюрих, он провел много времени на городских улицах, разглядывая ассортимент мебельных и игрушечных магазинов, затем вернулся в Геризау и воссоздал то, что увидел. «Я почти все время кручусь в деревообрабатывающем цеху, так что у нас по крайней мере будут какие-то обновки для дома, – писал он Паулю. – Скоро я научусь делать более эффектно выглядящие вещи», – такие, как книжные полки, но на тот момент он конструировал «полный набор для ребенка: стол, три стула и ванночка для купания сделаны и раскрашены в сельском фермерском стиле».

Да, Роршах был теперь отцом. Его великой радостью в Геризау стало рождение двоих детей: Элизабет (Лизы) 18 июня 1917 года и Ульриха Вадима 1 мая 1919 года. «Одно исконно швейцарское имя и одно исконно русское, – сказал он Паулю, – по нескольким причинам, которые ты с легкостью можешь себе представить». Мальчика чаще называли Вадимом, но Роршах надеялся, что сын вырастет не слишком русским. Поскольку день его рождения – 1 мая – пришелся на русский революционный праздник, Роршах шутил в письме к брату: «Надеюсь, он не станет слишком похожим на фанатичного большевика, хотя мы и должны понять, что наши дети однажды будут смотреть на мировые пертурбации с совершенно иной точки зрения».

Анна вернулась из России в августе 1918 года и вскоре после этого вышла замуж. С Паулем Герман вновь свиделся в 1920 году, когда тот приезжал из Бразилии, в которую сбежал от тягот войны и стал там успешным торговцем кофе. Пауль тоже был женат, и вместе с ним в Геризау приезжала его вторая жена, француженка Рене Симон. Герману было отрадно видеть, что его родные обрели счастье с любимыми людьми.

Как и в годы жизни в Мюнстерлингене, Герман и Лола ездили в Аброн, когда была такая возможность, и в Шаффхаузен, когда возникала надобность. Регинели продолжала жить со своей матерью в Шаффхаузене, но Герман приглашал ее побыть подольше с ними в Геризау. Позже она вспоминала, как Герман много читал ей там. Однажды у подножия горы Сантис, где они гуляли вместе, она услышала разливавшийся в чистом воздухе звон церковного колокола – то было ее первое сильное переживание, сказала она десятилетия спустя, единственный раз в жизни, когда она ощутила контакт с чем-то бесконечным и вечным.

На время, когда Роршах не занимался работой с пациентами и ничего не писал, его исследования перемещались в детскую комнату. Его кузина вспоминала его как «превосходного отца», который «в значительной степени содействовал воспитанию детей, возможно, даже в большей, чем их мать». Он занимался с Лизой и Вадимом тем, что столь редко позволял себе: мастерил им всевозможные игрушки, рисовал картинки и делал иллюстрированные книги. Лиза вспоминала один маленький рисунок, изображавший фрукт, который был настолько реалистичным, что она подумала, будто он настоящий, – и лизала его, пока краска не расплылась. Его планы на один из рождественских праздников включали в себя резьбу по дереву: «вырезать 4 курицы, 1 петуха, 5 цыплят, индюка и индюшку, фазана, 4 гусей, 4 уток, 1 сарай и 2 девочек» для Лизы. Эти занятия искусством предназначались не только детям: «Надеюсь, получится прислать тебе какие-нибудь рисунки Лизы, – писал он Паулю. – Я делаю целую биографию своей дочери в картинках!» (См. вклейку.)

Но не всё в семье было хорошо. У живших прямо под ними Коллеров было трое детей, и самый младший из них, Руди, который был всего на четыре года старше Лизы, вспоминал, что брак Роршахов был «очень, очень взрывоопасным». Софи Коллер, жена директора и хорошая подруга Германа, слышала громкие ссоры наверху и боялась Ольги. Она считала, что и Герман боится Ольги. Задержки Германа на работе и стук его печатной машинки по ночам вновь и вновь приводили к скандалам. «Вот, он опять там стучит!» – бесновалась Ольга. Регинели застала рукоприкладство, слезы, обвинения, припадки. Однажды, вскоре после рождения Лизы, он пришел домой поздно, и Ольга утратила над собой контроль. «Это было ужасно». Во время драк Ольга швырялась тарелками, кружками и кофейниками – так, что стена кухни Роршахов была постоянно покрыта кофейными разводами.

Впечатления сторонних людей об Ольге, хоть и отрицательные, приоткрывают больше, чем ее собственные воспоминания, в которых их брак постоянно идеализируется. Окружающие запомнили ее как буйную, импульсивную, властную, доминирующую женщину – и именно это любил в ней Герман. То, что Ольгу описывали как «полуазиатку», применяя к ней известное выражение «Поскребите русского, и вы найдете варвара», говорило лишь о том, что большинство швейцарцев не были способны уважать чужачку, которую Герман любил и на которой женился. Как врач, застрявший в Геризау, не имея разрешения практиковать, она, вероятно, чувствовала себя в еще большей изоляции, чем он. И, при всем ее упрямстве, пара все же оставалась в Швейцарии. Их дети были крещены по протестантскому обряду, а не по православному, как того хотела Ольга.

Если Герман и считал, что ему не повезло с женой, он никогда этого не показывал. Общаясь с Регинели, он всегда говорил об Ольге хорошо и пытался объяснить ее поведение, так же, как это было ранее с его мачехой. Он любил Ольгу за то, что она позволяла ему расслабиться, «вытаскивая его из раковины», за то, что подарила ему детей, за жизнь, которую благодаря ей он ощущал во всей полноте. Подпиратель стен из Шаффхаузена и организатор мероприятий в больницах Мюнстерлингена и Геризау почти никогда не танцевал, даже на вечеринках, где Ольга в черном платье танцевала парные танцы то с одним пациентом, то с другим. После скандалов Герман и Ольга прогуливались по коридорам больницы, демонстративно взявшись за руки.

Их споры о рабочих часах Германа также имели две стороны. Он тратил на работу огромное количество времени, что Ольга рассматривала как западное честолюбие, антисоциальное и ведущее в тупик. Одна из служанок позднее сказала Ольге: кажется, что Герман мастерил игрушки и подарки для детей, не только когда находился рядом с ними, но и выкраивал для этого дополнительное время.

Временами работа в больнице начинала казаться Герману удовлетворительной. На лодочной прогулке с семьей, после нескольких лет в Геризау, он сказал, что, по его мнению, он что-то значит для своих пациентов. Он был для них не просто лекарем, а настоящей эмоциональной и духовной помощью, и это его радовало. Зимними вечерами они с Ольгой читали снабженные слайдами лекции о России, а с прочими возможностями личного развития для сотрудников (классы шитья и вышивания для женщин, работы с деревом для мужчин) Роршах стал первопроходцем учебных курсов для младшего медицинского персонала, выпустив в 1916 году пособие «Уроки о природе и лечении психических болезней». Ничего подобного прежде не происходило ни в одной швейцарской больнице.

Он снова начал ставить спектакли, для которых проектировал и изготавливал декорации; особенно примечательными среди них были сорок пять кукол для карнавала теней в феврале 1920 года. Эти причудливые творения – от десяти до двадцати футов в длину, сделанные из серого картона, с шарнирными конечностями на петлях – изображали врачей, персонал и пациентов, включая самого Роршаха. Как написано в дневнике Роршаха, куклы понравились абсолютно всем присутствующим, а еще они продемонстрировали его способность видеть и запечатлевать движение. «Он мог мгновенно вырезать картонный силуэт и сделать ему движущиеся суставы, что позволяло потрясающе точно воспроизвести характерные движения прототипа, например изобразить, как кто-то играет на скрипке или снимает свою вычурную шляпу», – вспоминал один из его друзей. Все же, поскольку он видел московский театр и работал с некоторыми из величайших актеров столетия в Крюкове, Роршах прекрасно понимал, что эти больничные постановки ничего не стоят. В отличие от Мюнстерлингена, большинство пациентов в Геризау были настолько недееспособны, что не могли даже смотреть спектакли, не говоря уже о том, чтобы участвовать. В письме к своему другу он писал: «Моя жена снова хочет посмотреть, как выглядит настоящий театр, – она это почти забыла».

Роршах старался сохранять позитивный настрой во время исполнения сверхурочных обязанностей, но все чаще он был недоволен тем, как много времени они отнимают, а также тем, как мало они удовлетворяют его художественное чувство. В очередном сентябре, проведенном в Геризау, он писал: «Скоро начнется моя дополнительная зимняя работа: театр и прочее, не так уж это весело. Надо сходить в деревообрабатывающий цех, чтобы подготовиться»; «С годами это начинает слегка утомлять».

Роршахи не могли позволить себе брать отпуска из-за требований работы и недостатка денег. Лишь в 1920 году он, Ольга и дети смогли насладиться своими первыми настоящими семейными каникулами в Рише, на Цугском озере. «Это очень хорошо для нас, – писал Герман. – Я много рисовал во время отпуска, так что по крайней мере Лиза сможет запомнить поездку лучше». Бывало, Герман на несколько дней уходил в поход по окрестностям горы Сантис или ездил читать лекции в Цюрих и другие места. Одна из этих поездок стала судьбоносной.

В середине 1917 года, во время визита в университетскую клинику в Цюрихе, Роршах встретил двадцатипятилетнего польского студента-медика Шимона Хенса. В первую встречу они общались около пятнадцати минут; позднее, в том же году, у них состоялась еще одна короткая встреча. Эйген Блейлер был научным руководителем Хенса и дал ему тридцать тем, чтобы выбрать из них одну для диссертации. Хенс выбрал чернильные пятна.

Движущиеся картонные фигуры, сделанные для карнавала в «Кромбахе»: вид сбоку, демонстрирующий конструкцию; администратор больницы с бухгалтерской книгой; пациент, несущий ведра; ночной смотритель с сигнальным рожком. Два рисунка – играющие девочки.

Хенс использовал восемь грубых черных пятен, чтобы измерить воображение своих подопытных, – насколько оно у них богатое или же бедное? Хотя он и связывал конкретные ответы с происхождением или особенностями личности испытуемого, но делал это предвзято, просто опираясь на содержимое: парикмахер видел «голову женщины, одетую в парик», а одиннадцатилетний сын портного – «портняжный манекен для примерок», и это свидетельствовало о том, что профессия человека или его родителей «оказывала сильное влияние на воображение». В основном Хенс лишь подсчитывал количество ответов, которые испытуемые должны были записать самостоятельно (двадцать клякс и час времени). Он мало что мог сделать помимо этого, поскольку протестировал тысячу школьников, сто психически здоровых взрослых и сто больных из Бургхёльцли, – поистине огромный объем работы. Хенс позднее сказал, что подбивать результаты ему помогали его «подруги». В то время как под конец его диссертации были предложены некоторые идеи по дальнейшему развитию темы, его собственные выводы были весьма ограниченными, например: «Отличия восприятия клякс психически больными людьми от восприятия психически здоровых недостаточны, чтобы на основании этого можно было поставить диагноз (по крайней мере на данный момент)».

Роршах провел в Геризау два года с его трудными в обращении пациентами, обточенными по одному и тому же образцу, как речная галька. Его статья об Иоганнесе Найверте, дезертире, которого он обследовал в 1914 году, была опубликована в августе 1917 года и содержала четкое утверждение о том, что идеальный тест должен совмещать и совершенствовать принципы словесного ассоциативного теста, фрейдистские свободные ассоциации и гипноз. Диссертация Хенса, получившая название «Тест на воображение среди школьников, психически здоровых взрослых и душевнобольных с применением бесформенных пятен», была опубликована в декабре 1917 года, хотя Роршах, несомненно, видел текст или слышал об эксперименте Хенса и раньше от Блейлера или от самого Хенса. Все сошлось в одной точке.

Глава десятая

Очень простой эксперимент