Но Роршах не мог подвести под эти наблюдения какую-либо теоретическую базу, кроме разве что общеизвестного факта, что мы эмоционально реагируем на цвет. Он лишь заявлял, что выявил эти корреляции практическим путем. Он нашел удивительным то, как многие испытуемые были шокированы или расстроены цветом в чернильных пятнах, в особенности при появлении цветного изображения после серии черно-белых. Такие люди впадали в «своеобразный ступор» и не были способны дать какой-либо ответ. Роршах называл это «цветовым шоком» и считал, что это признак невроза: тенденция подавлять внешнюю стимуляцию, которая в противном случае может привести к более серьезным последствиям.

Большинство людей все же давали Формальные ответы, – описание формы кляксы было стандартной реакцией, не слишком много диагностирующей или проясняющей. Но эти ответы взаимодействовали с другими типами ответов. Все Дв-ответы являли собой, в конце концов, движущиеся формы. Роршах обнаружил, что больше Цветовых ответов дают люди, которые хуже воспринимают Форму (больше Ф-, меньше Ф+), и наоборот. Это имело смысл для него: чем больше эмоций люди испытывали в процессе теста, тем меньше они способны рационально видеть то, что реально было на картинках. «Цвет», подчеркнул он одну из записей в своем дневнике, «является врагом формы». Он пришел к выводу, что «лишь две группы нормальных людей совмещают хорошую визуализацию формы и нестабильные эмоции – невротики и артисты».

Конечно, большинство людей, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени включали свои эмоциональные реакции в сознательную жизнь, и тест давал информацию об этом тоже – через различия в ответах классов Цв, ЦвФ и ФЦв. Редкие исключительно Цветовые ответы, утверждал Роршах, – признак неконтролируемого аффекта, и давали их в основном лишь психически больные люди либо же «заведомо вспыльчивые, сверхагрессивные и безответственные» здоровые. ЦвФ, где Цв перевешивало Ф, означало то же самое в чуть меньшей степени: «эмоциональная нестабильность, раздражительность, повышенная чувствительность и внушаемость». Ответы класса ФЦв, основанные главным образом на форме, но включающие в себя и цвет, такие как «розовый паук» или «голубой флаг», это разновидность совмещенной, эмоционально-интеллектуальной реакции. Ответ ФЦв являлся контролируемой реакцией на форму.

Цветовые ответы нормальных людей относились, в большинстве своем, к типу ФЦв, с хорошо просматриваемыми формами. Плохо видимые формы в ответах ФЦв, напротив, свидетельствовали, что человек, возможно, хочет установить связь на эмоциональном уровне, но не способен это сделать на уровне интеллектуальном: «Когда здоровый человек хочет сделать мне подарок, он ищет вещь, которая понравится мне; человек, страдающий манией, дарит то, что нравится ему. Когда здоровый человек что-то говорит, он старается подстроиться под интересы собеседника; маниакальный же тип снисходительно рассуждает о вещах, которые интересны только ему. В обоих случаях такие маниакальные люди выглядят эгоцентриками, поскольку их желание установить эмоциональный контакт блокируется недостаточной когнитивной способностью».

К концу 1919 года Роршах свел Движение, Цвет и Форму в единую психологическую систему. Если Цветовые ответы указывали на эмоциональную нестабильность, то ответы Движения были знаком стабильности, разумной и здравой приземленности. И если ответы типа Дв означали интроверсию, то Цв-ответы говорили об экстраверсии. Люди могли реагировать или чрезмерно реагировать на внешний мир, о чем свидетельствовали Цветовые ответы, если его проявления напоминали о чем-то для них важном.

Таким образом, существовали типы личности с преобладающим ощущением движения, люди с «индивидуализированным интеллектом, большими творческими способностями, более внутренней жизнью, эмоциональной стабильностью, худшей адаптируемостью к реальности, мерными движениями, физической неловкостью или неуклюжестью» и типы с преобладающим чувством цвета, имеющие «стереотипный интеллект, больше способные к копированию, с образом жизни, в большей степени направленным вовне, эмоциональной нестабильностью, лучшей адаптируемостью к реальности, беспокойными движениями, ловкие и маневренные». В основном – интроверты и экстраверты. Однако человек, почти всегда дающий Формальные ответы при необычно маленьком количестве Дв и Цв, не имел набора способностей, – это ограниченная, педантичная, возможно, навязчивая личность. Большое количество как Дв, так и Цв означало экспансивную, уравновешенную личность, которую Роршах называл «амбитендентной».

Теперь у Роршаха имелась формула: соотношение между Дв и Цв есть «тип восприятия» личности, то есть общий метод, при помощи которого испытуемый познавал окружающий мир. В зависимости от того, проходил ли человек тест в хорошем или плохом настроении, могло измениться количество Дв и Цв ответов, но не пропорция между ними, которая «напрямую выражает баланс интровертных и экстравертных тенденций, объединенных в характере данного конкретного человека». Эта пропорция в значительной степени предопределена, хотя и менялась естественным образом в течение человеческой жизни, как Роршах объяснял Грети. Поскольку чернильные пятна в этой серии опытов использовались для оценки личности, а не с целью диагностирования психических заболевании, именно тип восприятия стал наиболее значимым показателем в результатах теста.

Даже несмотря на это, Роршах не пытался классифицировать людей. Юнг ранее теоретизировал на тему интроверсии и экстраверсии, но Роршах модифицировал терминологию Юнга, чтобы подчеркнуть различные способности психики, а не разные типы личности, – он писал об «интроверсивных» и «экстраверсивных» тенденциях, а не об интровертных или экстравертных людях. Человек, относящийся к типу Движения, необязательно интроверт, но обладал способностью им быть; Цветовой тип испытывал «тягу жить во внешнем мире за пределами себя», вне зависимости от того, поддавался он этой тяге или нет. Эти способности не отменяли друг друга, – почти каждый может обратиться как внутрь себя, так и к окружающему миру, хотя большая часть людей склонна применять в большинстве ситуаций один и тот же подход. Роршах неоднократно настаивал на том, что черта, пролегающая в различных его графиках, отделяя большее количество Дв-ответов от большего количества Цв, «не является резкой и непреодолимой границей, отделяющей два совершенно разных типа. Это, скорее, вопрос большей или меньшей степени… Нельзя сказать, что эти два типа контрастируют с психологической точки зрения сильнее, чем контрастируют друг с другом движение и цвет как таковые». Все же тип восприятия показывал «не то, как человек живет или к чему он стремится… не то, что он проживает, но как он проживает».

Роршах, быть может, не помнил в точности содержания написанного им в юности письма к Толстому, но он осуществил заложенную в том послании мечту. «Способность видеть и преобразовывать окружающий мир, как люди Средиземноморья; способность осмысливать мир, как немцы, умение чувствовать его, как могут чувствовать только славяне, – смогут ли эти замечательные вещи когда-нибудь сплестись воедино?» Ответы Движения показывали, что мы даем пятнам жизнь (видя в них тот смысл, какой сами вкладываем); Формальные ответы демонстрировали, как мы обдумываем пятна (пропуская их через свой интеллект); Цветовые же ответы показывали, как мы чувствуем эти пятна (реагируя на них эмоционально). Роршах нашел способ свести эти силы вместе при помощи десяти карточек.

Хотя он и признавал, что «это всегда очень смело – пытаться делать выводы о том, как человек воспринимает жизнь, на основании результатов эксперимента», его уверенность и амбиции росли, и, поскольку вопрос с публикацией и так затянулся, не решившись ни в 1919, ни в 1920 году, Роршах позволил себе быть еще смелее. Он обобщил свои выводы в предположении, что «интроверсивные люди являются окультуренными, а экстраверсивные – цивилизованными». Он называл эпоху, в которой жил, экстравертной (научной и эмпирической), но чувствовал, что маятник уже качнулся обратно, в сторону «старых гностических путей интроверсии», сметая «дисциплинированные рассуждения» в пользу антропософии и мистицизма. Средневековые бестиарии, которые Роршах читал в свободное время, казались ему «прекрасными образчиками интровертного мышления, не связанного с реальностью, но то, как люди говорили тогда о животных, – это то, как они говорят о политике сегодня!».

Он подмечал, что «если вам известен тип восприятия образованного человека, вам нетрудно будет догадаться, кто его любимый философ: чрезвычайно интроверсивные люди увлекались Шопенгауэром, экспансивно амбитендентные – Ницше, ограниченные индивидуалисты – Кантом, а экстраверсивные личности – каким-нибудь модным авторитетом или христианской наукой и тому подобными вещами». Он предполагал, что ощущения движения связаны с самыми ранними детскими воспоминаниями, включая его собственные. Он связывал различные типы восприятия с конкретными психозами, заявляя, что интровертные психотики испытывают галлюцинаторные тактильные ощущения или слышат голоса внутри себя, в то время как экстравертные слышат голоса из окружающего пространства. После того как в Геризау прочитал лекцию в сопровождении слайд-шоу миссионер, вернувшийся с африканского Золотого Берега[5], Роршахи пригласили его к себе, и Герман предположил, что кляксы могут быть использованы для исследования «психологии примитивных народов». Он рассуждал о философии цвета, заявляя, что синий является «любимым цветом тех, кто контролирует свои страсти» (его собственным любимым цветом был нежно-голубой). Он решился заняться анализом визуального искусства.

Роршах подружился с кузеном Обергольцера, Эмилем Люти, психиатром и талантливым художником, который регулярно приезжал в Геризау на выходные из Базеля и скоро стал человеком, которому Роршах больше всего доверял в художественных вопросах. Прежде чем он оставил медицину и полностью обратился к искусству в 1927 году, Люти показал чернильный тест более чем пятидесяти разным художникам и прислал Роршаху самые интересные из полученных протоколов. Вместе они создали таблицу различных художественных школ и типов восприятия, который был свойствен их представителям. Роршах добавил свое типичное предостережение: «На самом деле каждый художник представляет свою собственную индивидуальность». Роршах и Люти позднее обсуждали идею разработки диагностического теста, основанного исключительно на цвете.

Пока Роршах постигал значения чернильных пятен, слава о его открытиях начала распространяться по свету. Роршах не был профессором, но студенты, обычно ученики Блейлера, приезжали в Геризау, чтобы трудиться там на общественных началах, в большей степени привлеченные возможностью поработать с доктором Роршахом, чем самой клиникой Коллера. Учитывая все обстоятельства, они дали Роршаху меньше помощи и поддержки, чем он был вынужден дать им. Но их интересы и стремления влияли на то, как он оформлял и преподносил свой тест.

Ганс Бен-Эшенбург начал работать медицинским ассистентом-добровольцем в августе 1919 года. Роршах ознакомил Бена как с идеями Фрейда, так и со своими собственными: «Кто бы ни хотел работать с Роршахом над его перцептивно-диагностическим тестом, он должен был сам сперва пройти “процедуру”, – вспоминала жена Бен-Эшенбурга. – Роршах разработал психограмму, которую он показывал вам и обсуждал с вами очень откровенно. Только после этого он посвящал вас в тонкости работы над его экспериментом». Бен затем начал использовать чернильные пятна для собственной диссертации.

Бен провел тест Роршаха с сотнями детей и подростков, выведя при анализе потрясающие предварительные результаты по возрасту и полу. «Четырнадцатый год жизни является ярко выраженным кризисным периодом», – писал Роршах в обобщении данных Бена. Личности подростков развивались более экстремально, девочки обычно склонялись к экстраверсии, а мальчики – к интроверсии, «слишком ленивые, чтобы впадать в депрессию, но слишком возбудимые, чтобы быть по-настоящему ленивыми». Все же, заключил он, «даже когда мы имеем данные, полученные из 250 тестов, индивидуальные различия настолько велики – даже в этом возрасте, – что нужно иметь намного больше материала, прежде чем выводы смогут быть признаны фактами».

Публикация книги затягивалась, и то, что Бен в своих исследованиях поднимал более простые вопросы, означало, что именно диссертация Бена будет первым опубликованным источником об открытии Роршаха, и Роршах очень беспокоился о том, чтобы она была безупречна и производила хорошее впечатление. Когда Бен не справлялся с заданием, Роршах писал целые разделы диссертации сам. Невзирая на разочарование и потраченное время, совместная работа Роршаха и Бена помогла сделать более убедительные заявления о научной и общечеловеческой ценности его достижения, чем когда-либо раньше:

«Эксперимент очень простой – настолько простой, что поначалу он вызывает повсюду недоверие (интерес и недоверие, как ты сам видел много раз). И простота его резко контрастирует с невероятно широкими возможностями, которые он открывает. Это само по себе является еще одной причиной не доверять, так что не нужно возмущаться, когда ты сталкиваешься с недоверием. Поэтому твоя диссертация должна быть намного более полной, точной, определенной и понятной, нежели работа по другой теме, которая не связана с этими рисками. Я чувствую себя обязанным воззвать к твоим чувствам, и надеюсь, ты учтешь, что одна из лучших вещей, которыми может обладать человек, – это осознание того, что он смог привнести в научный арсенал что-то по-настоящему новое».

Таким завуалированным способом Роршах высказал, как сам относился к собственной работе.

Разработки всячески подстегивал Георг Рёмер, который познакомился с Роршахом в декабре 1918 года, будучи волонтером в региональной больнице Геризау, и был первым ассистентом-добровольцем в «Кромбахе» с февраля по май 1919 года. Рёмер работал в системе школьного образования в Германии и настаивал, что тест должен быть принят на вооружение в качестве средства измерения академических способностей. Роршах понимал, что это был бы огромный интеллектуальный триумф и, возможно, настоящий финансовый прорыв, однако его реакция была осторожной:

«Я тоже считаю, что эксперимент мог бы оказаться очень успешным в качестве теста способностей. Но когда я представляю некоего молодого человека, который, возможно, с младых ногтей мечтал о поступлении в университет, но был забракован по результатам эксперимента, провалив тест, – у меня перехватывает дыхание. Поэтому я должен сказать: эксперимент может быть подходящим для такого тестирования. Но, чтобы решить, подходит он или нет, он должен быть сперва скрупулезно исследован академиками, с использованием большой базы образцов, систематически, статистически, следуя всем правилам дисперсии и факторизации корреляций. Я думаю, что когда это произойдет, тогда, вероятно, станет возможным создание дифференцированного теста на пригодность. Не такого, который однозначно утверждал бы: врач или нет, юрист или нет, но такого, который показывал, стоит ли человеку, желающему стать врачом, заниматься теоретической или практической медициной, а тому, кто хочет стать юристом, подсказал, лучше ли ему работать юристом в области бизнеса или адвокатом. Также эксперимент должен быть совмещен с другими тестами. И что самое главное, – теоретическая база эксперимента должна быть подготовлена более тщательно, поскольку было бы неправильным применять столь решительные меры, основываясь на тесте, не имеющем чрезвычайно крепкой теоретической базы.