Пока она движется следом за Воронами, вагоны теряют четкость очертаний. Цветущая плесень и паутина из бледных нитей заслоняют свет из окна в столовой команды. В тишине шелестят и вздыхают листья. Мария снимает туфли и засовывает в нишу между двумя переплетенными побегами.

После секундного раздумья снимает и чулки. И дальше ступает босыми ногами по холодному мху, а временами шлепает через какие-то потоки.

Только пройдя вслед за Воронами в служебный вагон и увидев, как они остановились возле двухдверного шлюза, Мария понимает, что у них на уме.

Они хотят покинуть поезд.

Спрятавшись среди папоротников, Мария наблюдает за ними. Похоже, они ждут какого-то сигнала. Вот открыли первую дверь, напряженно смотрят в окно. Один вынимает из кармана часы, стучит по корпусу и хмурится. Ну конечно… конечно, они заплатили страже. Собрали в поезде все ценное, что смогли, и купили себе право выйти наружу.

– Вперед! – приказывает она себе, но не может, не смеет выйти из укрытия.

Неужели им все сойдет с рук? Неужели их по-прежнему защищают деньги и власть?

Она рассеянно окунает пальцы в воду, бьющую из пола подобно роднику, и радуется прохладе. Опускает взгляд и видит в руке что-то длинное, тонкое, как будто вода превратилась в стекло – прочное, острое. Мария подносит клинок к свету. Прекрасный, чистый, как сама вода, он отражает окружающую зелень и золото.

Мария идет к Воронам, ощущая твердость клинка в ладони.

Консультанты оборачиваются одновременно.

– Куда это вы собрались? – вежливо спрашивает она.

Мария вспоминает тот вечер в Пекине, вспоминает, как они беседовали с отцом, каким бесстрастным тоном выражали сочувствие матери. Вороны смотрят ей за спину и убеждаются, что она одна.

– Как представители компании, – говорит Петров в отчаянной попытке сохранить начальственный вид, – мы имеем особое разрешение выйти из поезда раньше остальных. Разумеется, мы подождем, пока не окончится бдение. Но сейчас вынуждены просить вас, мадам, вернуться в изолятор. Ради вашего же блага.

Он старается вытянуться как можно больше, но все равно выглядит щуплым и сутулым, не таким высоким, как ей казалось.

– Подождете? – переспрашивает она. – Насколько хватит вашего терпения, если поезд запечатают?

– У нас еще будет время для…

– Для чего? У нас не осталось времени, и мой отец знал это. Антон Иванович Федоров предупреждал вас. Предупреждал о том, что произойдет, но вы ничего не сделали.

Только теперь они замечают стеклянный клинок в ее руке и пятятся.

Она подходит ближе.

– Мадам, мы вынуждены просить вас остановиться…