— Но ты же знаешь, Сара, — говорит она.
Я опускаю глаза. Анника произносит:
— Сара, нам, наверное, пора. Надо дать Маргрете отдохнуть.
Я обнимаю Маргрете на прощание. В моих руках она негнущаяся и жесткая, как стальной прут. Дверь за нами запирает женщина в зеленой блузке. Кажется, она так и не представилась.
Мы едем назад.
— Знаешь, она ведь не имеет прав на этот дом, — вдруг заявляет Анника.
— В смысле?
— Ты замужем за Сигурдом. По закону ты можешь оставаться в вашем совместном жилье всю жизнь. Кроме того, тебе по наследству принадлежит половина его собственности.
— Я не собираюсь отказывать Маргрете, если она имеет какие-то виды на этот дом.
— Да нет, конечно нет, — говорит Анника, проезжая перекресток. — Только помни, что чисто юридически ты имеешь право поступить так, как сочтешь нужным.
Я смотрю в окно и верчу пальцами свой бриллиантик. Для меня так много значило получить его в подарок, и я пытаюсь понять,
— Сара, — говорит Анника. — Я тут подумала, насчет твоих пациентов…
— Да? — откликаюсь я, не особо вслушиваясь; смотрю в окошко машины на дома, сады, подтаявший снег.
— Ты можешь раскрыть полиции их имена, если они дадут на это согласие.
— Гюндерсен не может требовать этого от меня. — Я веду себя как упрямый ребенок: буду стоять на своем, раз у меня есть на это право.
— Знаю, — говорит Анника. — Но что тебе стоит спросить их? Может, они согласятся… Покажешь полицейским, что ты не препятствуешь ведению расследования.
Она приближается к кольцевой дороге. Скоро пересечение с улицей, ведущей к дому нашего детства. Я не хочу думать о расследовании, не представляю себе, как я могу позвонить Вере, Кристофферу и Трюгве и попросить у них разрешения раскрыть полиции их имена. Во всяком случае, не могу представить себе, что я отвечу, если они спросят зачем. Не хочу и не буду. Гюндерсен не имеет права настаивать.
— Хочешь, я за тебя позвоню твоим пациентам? — спрашивает Анника. — Узнаю, может, они не против…
Я прислоняюсь головой к холодному окошку: прикосновение прохладного стекла к виску приятно. Я так устала…
— Ладно, — говорю. — Как хочешь.