Полицейские поднимаются туда, откуда слышались шаги, — на чердак к старому Торпу. На меня вдруг нападает болтливость: я рассказываю им про старого Торпа, как я нашла его там, но сама с ними не поднимаюсь. Остаюсь в гостиной и подхожу к окну. От нас виден весь Осло, это более всего привлекает потенциальных покупателей.

По всему городу мерцают маленькие точечки света. Уличные фонари, опустевшие служебные помещения, где всю ночь не выключается свет и зря расходуется наше общее электричество. А еще автобусы, продуктовые ларьки, пекарни и редакции газет: там уже вовсю идет работа, полагаю я. И наконец, одинокие бедолаги, страдающие бессонницей. Интересно, сколько таких набирается за ночь в среднем… Я вдруг испытываю душевное единение с ними.

— Ну вот, — говорит южанин, — мы осмотрели весь чердак, проверили все выходы и, должен сказать, никаких следов взлома не нашли. Вы уверены, что вчера вечером заперли дверь?

— Да, — отвечаю я.

Мысленно возвращаюсь к прошлому вечеру. Заперла ли я дверь? Точно ли, что когда я вспоминаю, как запирала ее, то имею в виду вчерашний вечер, а не вечер накануне? Может, нервы у меня так шалили, что я забыла ее запереть?

— Абсолютно уверены?

Я прикидываю в уме.

— На девяносто пять процентов.

Полицейские переглядываются.

— Когда мы пришли, входная дверь была открыта, — продолжает южанин, — и кто ее открыл, мы определить не можем. К тому же он мог проникнуть в дом через открытое окно и закрыть его за собой.

Я киваю; жду, какие еще альтернативы они предложат.

— А если не это… — говорит южанин, взглянув на коллегу.

— А если не это, то остаются еще две возможности, — подхватывает тот. — Он мог пробраться в дом днем, если вы на какое-то время оставили дверь незапертой. Или у него есть ключ.

— У кого, кроме вас, есть ключ? — уточняет южанин.

— Ключ был у моего мужа, — говорю я. Мои слова звучат вздохом: был — потому что Сигурда больше нет. — Но этот ключ нашли при нем или на нем, так что он где-то у вас. И еще у его матери есть ключ.

Они кивают.

— А это не могла быть она? — осведомляется один.

— Нет, — говорю я, — нет, не могу себе представить, чтобы она вот так влезла в дом, побродила по нему и убежала.

— Она же только что потеряла сына, — говорит тот, что похож на азиата. — Возможно, она в шоковом состоянии. Может, хотела взять какую-то его вещь на память…

Не знаю, что ответить на это. Перед глазами стоит вчерашняя Маргрете, трагически прекрасная, в легком подпитии.