Зайдя в кабинет, плюхнулся на стул за столом. Мечтательно потянулся и тут же принял пристойный вид, так как в кабинет со стуком вошел Сазонов.

– Разрешите, ваше благородие? – управляющий с кипой каких-то амбарных книг в руках застыл около двери.

– Проходите, Александр Иванович, книги положите на стол, а сами возьмите стул и присаживайтесь ближе.

– Я лучше постою, ваше благородие, – произнёс управляющий, выкладывая передо мной книги.

– Александр Иванович, давайте определимся в следующих моментах, – я подпустил в голос командный металл. – Если я что-то прошу, то просьба эта к исполнению обязательна. Это первое.

Увидев, что управляющий внимательно и даже с каким-то страхом слушает меня, я продолжил:

– Поскольку я хочу во всем детально разобраться и время терпит, то и разговор нам с вами предстоит долгий. Обстоятельный. Вы что же, так и будете стоя его вести? И подбегать всякий раз, когда в книги заглянуть потребуется? Так что взять стул и сесть рядом со мной за стол вам все равно придётся. Это второе. Первый момент, я надеюсь, запомнили?

– Запомнил, ваше благородие.

– Вот когда вас в строй поставят да в мундир обрядят, тогда и будете меня благородием величать, а пока этого не произошло, я для вас – Тимофей Васильевич. И это третье.

– Благодарю вас, Тимофей Васильевич, – в глазах управляющего я увидел какое-то облегчение и появившийся потом проблеск уважения.

– Тогда, Александр Иванович, – продолжил я, усевшись за стол и дождавшись, когда рядом расположится управляющий, – в наказание и позавтракаете со мной, и пообедаете. Это четвёртое.

– Всегда бы были такие наказания, – усмехнулся Сазонов.

После такого налаживания взаимопонимания началась плодотворная работа над документацией и бухгалтерией, отражающей финансово-хозяйственную деятельность на усадьбе. Прервались лишь дважды – на завтрак и опять поздний обед, которые предоставила Степанида, явно удивленная моим распоряжением накрыть на двоих.

В прошлом мире всю мою финансово-хозяйственную составляющую жизни представлял домашний бюджет, когда был в неженатом состоянии. В женатом им заведовали жёны. На службе вопросами вещевого, продовольственного и прочего снабжения как-то не пришлось плотно заниматься. Не считая одного раза. Тогда после окончания операции в Первомайске нашу группу офицеров и солдат двадцать второй отдельной бригады специального назначения вертушками доставили в Ханкалу на базу. На следующий день должна была прибыть какая-то группа шишек из Москвы, и нам было приказано быстро привести себя в порядок для их встречи. Потрепало нас тогда сильно, так как основной удар прорвавшихся из Первомайска боевиков прошёл через наши позиции.

С бумажкой от какого-то тыловика из штаба направился с группой бойцов на центральный вещевой склад Ханкалинской объединённой группировки, где меня встретил старший прапорщик с мордой, об которую хряка убить можно. Ознакомившись с принесённой бумагой, тот начал мне объяснять, что я полностью не прав, если надеюсь по данному документу что-то получить у него на складе. Выслушав весь этот монолог, я просто достал из разгрузки эргэдэшку, вырвал кольцо с предохранительной чекой и, отпустив спусковой рычаг, засунул гранату за пазуху этому большому хомяку. Посмотрев в его выпученные от страха глаза, взял его за плечо и резко развернул к себе спиной. После этого, придав ударом ноги в пятую точку ускорение, отправил «страшного» прапорщика вдоль стеллажей с вещёвкой.

Я тогда стоял и смотрел, как метрах в десяти от меня извивался на полу не удержавшийся на ногах прапорщик и пытался достать из-за пазухи гранату. Через несколько секунд он затих, а под ним образовалась лужа. Никакой жалости у меня к этой куче жира не было, одна только злость. Неужели у данного индивида и мозги салом заросли? Он не видел, что перед ним стоят бойцы, которые только что вернулись из боя? Изгвазданные, в прорехах и крови бушлаты, разодранные штаны, лица и руки, еще не отмытые от порохового нагара. В том бою из сорока человек наших двух групп мы потеряли трех офицеров и двух солдат, еще шестеро бойцов были ранены. Двое тяжело. Но перед нашими позициями остались восемьдесят четыре трупа боевиков, не считая раненых и пленных. А этот козел!..

Всю новую форму мы тогда получили. Достав у прапора из-за пазухи гранату, я объяснил ему, что это «пустышка», которая иногда требуется при зачистке помещений, если надо взять пленного. Но если за то время, пока я этот муляж привожу в исходное состояние, мои бойцы не получат того, что нам выписали в штабе, то в ход пойдет настоящая. При этом всё имущество прапорщик должен будет предоставить лично. Конечно, за промежуток времени, пока я установил назад чеку и рычаг, прапор всё не смог нам выдать, но он очень старался. У меня даже сложилось мнение, что бедолага похудел килограммов на десять за ту небольшую часть суток, что пообщался с нами.

За эту «шутку» чуть не завернули моё представление на звание Героя России. Но вступился тогда ещё генерал-лейтенант Трошев – командующий Объединённой группировкой российских войск в Чечне. По слухам, Геннадий Николаевич в своей манере объяснил главным тыловым шишкам ханкалинской группировки, что очень желает их видеть всех вместе с подчинёнными на передовой и в отличной физической форме. И он всеми силами будет этого добиваться. Это если всё перевести на нормальный язык.

Вспомнив этот эпизод из своей прошлой жизни, украдкой посмотрел на Сазонова. Надеюсь, к нему таких экстремальных мер применять не придется. После чего опять стал внимательно вслушиваться в отчёт о деятельности управляющего. Из того, что он мне доложил до завтрака, я понял, что усадьба приносит чистый доход в среднем около двух тысяч рублей в год. Всё зависит от урожая. На настоящий момент Сазонов готов передать мне две с половиной тысячи рублей, которые были получены в прошлом году. С учетом переработки и продажи нового урожая, со всеми затратами и налогами будет получена минимум такая же сумма.

«Неплохой годовой доход даёт именьице, – подумал я. – Это ещё три моих годовых содержания как хорунжего. Да вы теперь богач, батенька! Только вот что с крестьянами в Курковицах делать? Такой нищеты я ещё не видел!»