Вечером, когда в комнате зажглись лампы, в отведённый мне номер пришёл граф Воронцов-Дашков, который передал мне в красивой папке наградные бумаги на орден, потомственное дворянство, усадьбу и земельный участок.

Во время беседы без чинов Илларион Иванович объяснил свой приход вызванным интересом к моим рассуждениям на приеме у государя. Так как у него во дворце комнаты в Арсенальном каре, где он проживает, когда остается в Гатчине, а время ещё раннее, он и решил нанести визит.

«Ага, вот делать нечего генералу от кавалерии лично переться к хорунжему, – подумал я про себя, когда граф объяснял причину своего визита. – Адъютанта мало. Хотя какой адъютант, тот целый подполковник. Лакея хватило бы. Кажется, зря я вылез со своими прожектами. Хотел как лучше, а получилось, по словам Черномырдина, как всегда».

Но приход Воронцова-Дашкова оказался и очень полезным для меня. Граф подробно рассказал мне всё о моих новых правах и обязанностях как георгиевского кавалера, потомственного дворянина и хозяина усадьбы, а также земельного участка. Последний, судя по схеме и карте, располагался как раз там, где мыла золото банда Лю и куда я с казачатами ходил в охрану с партией старателей купца Ельцова. Результат тогда был очень хороший. Золота в виде песка и самородков за месяц намыли на десять тысяч. Ельцов хотел застолбить этот участок за собой. Но может, я и ошибаюсь. Посмотрим на месте. Когда-нибудь!

Герб нового дворянского рода Алениных-Зейских мне понравился. Шлем, щит, какие-то узоры. Илларион Иванович долго и много рассказывал, что обозначает каждое изображение и его цвет на моём гербе. Но всё, что я запомнил из этого геральдического бреда – мой девиз: «Жертвенность и храбрость». Теперь мне ещё дворянские рода и их гербы изучать. Не было печали!

Рассказ графа о моём имении и обрадовал, и огорчил. Как оказалось, императрица подарила мне усадьбу, которой с тысяча восемьсот сорок шестого года владел коллежский советник Афанасьев, построивший на участке в девять десятин каменный дом, жилые флигели, конюшни, скотный двор, каретник, ледник, сараи, огороды, фруктовый сад, парники. После Афанасьева и его наследников усадьбой два года владел управляющий Куклин, но что-то у него не пошло, и он вынужден был продать её около года назад казне, считай Марии Фёдоровне.

В этом месте повествования Воронцова-Дашкова мне пришла в голову мысль, что видимо царская чета ещё год назад планировала меня так щедро наградить и ждала, когда я получу офицерский чин, чтобы награда была выше и весомее. «А Куклину, видимо, сделали предложение, от которого тот не смог отказаться», – подумалось мне.

В обслуживании усадьбы были задействованы, по словам Иллариона Ивановича, шесть лиц мужского пола и шесть женского. Кроме того, на двухстах пятидесяти восьми десятинах земли, которые были отведены под усадьбу, находилась ранее владельческая деревня Курковицы, состоящая из двенадцати дворов, в которых проживало двадцать пять лиц мужского пола и тридцать женского. При этом ни один из земельных наделов до настоящего времени временнообязанные крестьяне этой деревни в собственность не выкупили.

«Это что же получается, тридцать лет прошло с отмены крепостного права, а крестьяне так без собственной земли и остаются. Второе поколение уже “свободными” растет. Вот это, засада. Меня что, решили помещиком сделать? – не знаю, заметно ли было это со стороны, но в этом месте рассказа графа я буквально кипел внутри. – Домечтался, мля, о родовом гербе в виде АК-103 в окружении пяти гранат Ф-1 на фоне цвета хаки?! Три раза ха-ха-ха! А в придачу ещё пятьдесят пять душ, точнее, с учетом обслуги шестьдесят семь не хочешь?! Барин, мать твою!»

Окончательно меня генерал от кавалерии добил сообщением, что дней через десять моя соседка по усадьбе княгиня Трубецкая будет устраивать прием в своем доме-дворце в Елизаветино и меня наверняка пригласят на данное мероприятие. После получения ещё и такой информации моё желание знакомиться с усадьбой упало ниже нуля, а в голове роились только пятиэтажные матерные конструкции.

Потратив на меня почти два часа, его сиятельство удалился. Зачем он приходил, я так и не понял. Не для того же, чтобы принести бумаги и объяснить их сущность. И это сильно нервировало.

«Если провести аналогию из моего времени, – думал я. – Спас я, например, дочку ЕБН, и меня, молодого лейтенанта, приглашают одного на награждение в Кремль. Вручают в Георгиевском зале орден «Мужества». Потом беседа-чаепитие в составе семьи Ельцина и в присутствии руководителя администрации президента, а заодно управляющего всеми финансами семьи гаранта Конституции в одном лице, плюс еще личный друг ЕБН, даже не знаю, кого на этом месте представить. После этой беседы-приема оставляют ночевать в Кремле, и тут главный финансист семьи и руководитель администрации приходит в номер летёхи – дел, мол, нет, спать рано, да и бумаги вот принёс. Сейчас тебе расскажу, что в них. Вам верится? Ой, как тяжело!» Это и нервировало. Чего хотел от этой встречи граф? Версии, кроме той, что его сиятельство пытался понять или срисовать мой психопортрет во время этой беседы, на ум не приходило.

Ужин, принесённый лакеем Завьяловым, немного успокоил. Потом сон на неудобном диванчике за раздвижной ширмой. С утра был разбужен моим ангелом-хранителем в этой музейной клетке Николаем свет Петровичем, с помощью и по подсказкам которого осуществил все утренние процедуры. Потом утренний чай, и начались мучения ожидания. За два часа до завтрака изучил всю обстановку в комнате. После завтрака изучил уже все трещинки и пятнышки. Всё чаще стали приходить мысли, что напрасно я вчера решил довести до самодержца некоторые сведения из будущего. Пять лет назад я даже и помыслить не мог, что судьба приведет меня на прием к Александру Третьему и я смогу именно первому лицу в государстве доложить своё видение действия малых казачьих, считай, диверсионных групп в тылу врага и кое-какие мысли об их вооружении.

«По-моему, даже переборщил, – думал я, нарезая круги по комнате. – Надо мне было с окопной позиционной войной лезть, про пулемёты эти говорить. Но с другой стороны, может, хоть какой-то толчок в нужном направлении будет. Без окопов и пулемётов в будущих боевых действиях тяжело будет. Только, боюсь, российские оружейные заводы выпуск таких сложных механизмов сейчас не потянут. Точно не помню, но даже основную массу трехлинеек на первом этапе перевооружения во Франции, кажется, делали. А станкач и ручной пулемёт как бы пригодились! Ну да ладно. У генералов головы большие, пусть думают, специалистов привлекают».

Я сел в кресло и несколько раз глубоко вздохнул. Надо успокоиться. Чего мне, в принципе, бояться, если не угодил императору. Как говорилось в моём времени, дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут. Здесь в Сибирь ссылают, а я дальше на Дальний Восток домой поеду. Второй день во дворце, а как мне всё здесь уже надоело! Эти проходные музейные комнаты. С моими рефлексами постоянно с двух сторон ждешь нападения. Всё время хочется в какой-то угол забиться. И постоянно боюсь до чего-либо дотронуться. Не дай бог сломаю или уроню.

«Шиза начинает косить наши ряды, – устало подумал я. – И как это в книгах попаданцы стремятся встретиться с первым лицом в государстве и своими советами из будущего перекроить мир? Нет, мне такой мазохизм не нужен. Всё, гвардии подполковник, собрались, медитируем и успокаиваемся».

Я выпрямился в кресле, оторвавшись от спинки, соединил ноги, сложил предплечья на бедрах, сжал кисти в кулаки и начал дышать, как учил меня Джунг Хи. Постепенно успокоился, мысли перестали метаться в голове, а потекли ровно и спокойно. Так и просидел до обеда. Не знаю, с чьей кухни меня кормили, но каких-либо изысков не было. Чуть лучше, чем в училище.

После обеда, окончательно успокоившись, прикинул, о чём ещё могу поведать в беседах князю Барятинскому и иным, по словам императора, лицам. В своё время набросал кое-какие заметки о создании оружия из будущего на современном этапе. К сожалению, все записи сгорели вместе с хутором. В отличие от остальных бумаг и ценного имущества, которые перенёс из своего дома-казармы к Селевёрстовым, данные записи остались на хуторе. Часто их просматривал, дополнял, правил. Память не Интернет, нажал кнопочку клавиатуры, и информация перед глазами на мониторе. Прикидывал, как осуществить новшества на практике, но в основном всё упиралось в состояние промышленности Российской империи в конце девятнадцатого века.

Только попав в училище и дорвавшись до библиотеки с книгами, справочниками и периодикой, понял, насколько дела хуже, чем читал об этом в будущем. Если с чем-то крупным, например артиллерией и бронёй для кораблей, дела еще обстояли ни шатко ни валко, то всё то, что требовало высокоточного оборудования, по сравнению с Европой было почти в зачаточном состоянии. Уже в Иркутске убедился в этом на практике, когда попытался сделать, можно сказать, простейший для моего времени оптический прицел кронштейного крепления, как на мосинку и СВТ-40, образца тысяча девятьсот сорокового года. Понятно, полвека разницы. Но не промышленное же производство. Вручную хотя бы один экземпляр можно сделать. Тем более денег готов был выложить для этого немерено. Ну, с полтысячи рублей точно. Не срослось. И с оптикой, и с изготовлением. Не нашлось мастера и технологической базы.

Поэтому для себя во время длительного пути от Иркутска до Петербурга решил, что если появится возможность, то буду просить вооружить «охотничьи» команды новыми казачьими мосинками и на перспективу ручными пулемётами Мадсена. Ещё одно новшество – оптический прицел. Всё остальное – пустые мечтания и вероятность более раннего появления «нового» вооружения у будущих противников.