Кто такая Краснова? Я нахмурилась и закусила губу, перебирая в мыслях фамилии одноклассников и сокурсников.
— Ань, я же просил тебя не связываться с ней. Говорил, что она пичкает народ лишь бы чем, и это не поможет тебе больше и продуктивнее работать. Откуда вообще эта дурацкая одержимость работой? — Повернулся ко мне и с грустью усмехнулся. — Ну да, точно… Папина дочка. Ань, он у тебя взрослый мужик, и сам способен понять, что Егору его бизнес не нужен. А тебе хоть иногда нужно думать о себе. Семья семьей, но у каждого из них есть своя голова на плечах. И Егор уже не маленький. Взрослый пацан, который должен взвешенно принимать решения, а не мечтать о безбедном будущем археолога. — Помолчал немного и спросил: — Ты меня вообще слушаешь?
Я кивнула и, поежившись, отвернулась.
Женю такой разговор со мной явно не успокоил, но, что радовало, он все-таки вез меня к родителям. Какое-то время еще пытался выяснить, что же произошло в клубе, но остановился на моем вялом согласии, что во всем виновата какая-то Дарья Краснова — исходя из разговора, знакомая Витька и Женьки, с которой я не должна была связываться. Оказывается, в моей прошлой жизни меня окружало столько людей, что теперь я даже с уточнениями не могла вспомнить всех, с кем общалась. И это приводило к одной единственной мысли: пока я не разобралась в себе и не решила, что делать дальше, круг общения необходимо сократить до минимума.
И что же делать дальше? Есть ли возможность повторить судьбу и вернуться в Фадрагос тем же путем, каким я попала туда и в первый раз?
Знакомые улицы города вызывали трепет в груди, и даже, несмотря на пугающие мысли о Фадрагосе, о том, что, может быть, правильнее будет забыть о жестоком мире, меня радовала предстоящая встреча с родителями. И эти противоречивые чувства невыносимой утраты и бесценного приобретения разрывали сознание и ошеломляли. Я увижу их.
Однако, вполне возможно, я больше никогда не увижу Кейела.
Взбегая по лестнице сырого подъезда, я вдыхала полной грудью запах извести и дешевого табака. Не скривилась даже от вони мусоропровода и мигающей лампочки. Знакомая дверь усилила панику в душе. Я не видела родных так долго, что, кажется, готова была разрыдаться от простого предвкушения встречи. В то время, как они, наверняка, видели меня на днях, а может, и часами ранее. Руки задрожали сильнее от накатившей слабости, и пришлось приложить усилия, чтобы элементарно надавить на звонок. Женя внимательно наблюдал за мной, опираясь на перила и бряцая ключами. И как я ни пыталась вести себя естественно, но нетерпеливость и волнения выплескивались в громких вздохах, жадном рассматривании родного подъезда и покачивании с пятки на носок.
— Обулась бы все же, — тихо сказал Женя, склоняя голову к груди. — На бетоне стоишь.
Я не успела ответить — из-за двери донесся шум, а через мгновение она отворилась. Папа… В темных растрепанных волосах блестела легкая седина; футболка, надетая наизнанку, демонстрировала швы; домашние шорты заканчивались над коленом, а на икре тянулась длинная полоса шрама — ожог от мотоцикла, полученный еще в молодости. Сердце замерло, а взгляд прикипел к этому шраму. Я невольно улыбнулась, вспоминая, как в детстве вечерами трогала его и пристально разглядывала.
Папа нахмурился, отступил и кивнул Жене. Явно хотел о чем-то спросить, но молча присмотрелся ко мне, пока я пыталась контролировать мышцы лица. Не вышло. Скривилась перед тем, как заставила себя широко улыбнуться.
— Э-эх, — вырвалось вместе с громким вздохом.
— Ань, ты что? — спросил папа, и, услышав его голос, я разрыдалась.
Он не спешил обнять или утешить — как всегда строгий и скупой на ласку. Сколько помню себя, постоянно твердил маме, что все эти нежности, страсти и красивые словечки меркнут, если мужчина не способен обеспечить семью всем необходимым. А когда мама сидела над тетрадками, готовил ужин, приносил ей чай, ругал нас с Егором за шум и никогда не позволял ей проспать ночь за столом. Утром варил кофе и причитал о ее неблагодарной работе, а потом сам же отвозил в школу и желал хорошего дня. Он всегда был таким… Ругал, но не запрещал, жалел нежности, но, не задумываясь, проявлял о нас заботу.
Прикрывая рот ладонью и всхлипывая, я шагнула к нему, погладила щеку и наконец обняла.
— Дмитрий Александрович, не смотрите так на меня, я сам не понимаю, что с ней.
— Как это не понимаешь? — спросил папа, притягивая меня к себе и поворачиваясь так, будто хотел отгородить от Жени. — Она с тобой была.
— Была.
Наверное, надо вмешаться. Точно надо. Но как же тепло и хорошо.
— Женька… Евгений, кто ее обидел? — Стиснул мои плечи и потребовал: — Говори!