Под двойным дном плотно лежали две тетрадки, переплетенные в красный сафьян.
Алтуфьев взял одну из них и стал перелистывать. Золотообрезные страницы были исписаны мелким почерком по-французски.
— Ах, как это странно и страшно! — проговорила Надя, придвигаясь к жениху.
— Отчего же страшно?
— Да как же: сколько лет тут у меня лежали эти тетрадки, и я не подозревала о них. И кто, когда положил их в эту шкатулку?
— Очевидно, графиня Горская. Очевидно, это писала она.
— Знаешь что? Положим опять на место и закроем, как было.
— Напротив, раз это попало нам в руки, надо прочесть. Да, мы имеем право! — сказал Алтуфьев. — Присядем вот здесь…
Он вынул вторую тетрадь и перешел к окну.
Они сели рядом, близко друг к другу, положили тетради на подоконник и развернули их.
— Без тебя, одна, я ни за что не решилась бы! — едва шевеля губами, прошептала Надя. — Увези сегодня эти тетради, или мне жутко будет, если они останутся у меня.
— Ты только не рассказывай никому!
— Отчего?
— Так, пусть это будет наше, и чтобы никто не знал. Тетради я увезу и отдам графу Горскому.
— В самом деле отлично!
— Но для этого надо прочесть их, чтобы узнать, можно ли?
— Тогда будем читать.
С первой же страницы Алтуфьеву стало ясно, что он не ошибся: в его руках была повесть бедной графини Горской, написанная ею самой.
Глава XIX
«Мы оба страстно, — писала графиня, несмотря на то что по-французски, простым и определенным языком, — желали иметь ребенка. В двенадцать лет нашей супружеской жизни несколько раз являлась надежда, однако она обманывала нас всегда и неизменно. Я видела, как несбывшееся ожидание усиливает лишь горе любимого мною мужа, единственное горе, которое мешало нашему счастью быть полным.