Леди Кревен любопытствует

Маркграфу Александру Ансбахскому, Бранденбургскому, Байретскому и князю прусскому было уже около пятидесяти, и он страдал маленькой одышкой, когда чересчур кружился с хорошенькими актрисами. Они, впрочем, находили его прелестным, несмотря на возраст. Что за веселое лицо! И эти раздувающиеся ноздри, и рот, который создан, чтобы целовать женщин. Легкостью стана Александр был истинным сыном гор (он ведь был родом из горной Баварии), поступками – настоящий француз, парижанин высшей марки, манерами – британец. Недаром Элиза (его последняя любовь) утверждала, что из чужестранцев ни один в мире так не похож на британца, как ее Александр. Еще бы, он воспитывался при дворе английского короля! Никто не принимал маркграфа за немца, и он этим чрезвычайно гордился. Немецкий язык он употреблял только в разговоре с прислугой, да и то у себя в Ансбахе (в Лондоне, Париже и Вене при нем были английские и французские слуги).

Александр решительно не хотел быть немцем, и единственный, кого он признавал из своих родственников, – это дядюшка Фридрих Великий. Ну, конечно, и покойная тетушка Каролина, ведь она была английской королевой, благодаря чему сам Александр приходился дядюшкой английскому королю Георгу III. Гостить в Англии было гораздо приятнее, чем слушать военные поучения прусского дядюшки Фрица. В Англии можно распоряжаться в королевских конюшнях, а британские лошади не то что прусские. Лошади и хорошенькие женщины – вот чем имело смысл заниматься! Досадно только, что во всё это вечно въезжала политика (этакая скука!). Прусские войска, которые были поручены Александру, это еще ничего. Лошади, смотры, банкеты – это мило. Но что может быть скучнее вечных недоразумений между странами? Одно и то же: опять Дарданеллы, Турция, Россия, опять происки Франции. Маркграф не всегда точно знал, какой он ориентации: французской, английской или прусской. Сейчас, безусловно, английской. Ведь его любовница, милая леди Элиза Кревен, – англичанка. Да и этот лорд Г., друг Питта, который почему-то всё не хочет продать свою серую кобылу (что за прелесть!). Друг Питта всё твердит о великом союзе, чтобы все европейские страны были как одна и все имели права… На что, бишь, права? Да, почему-то им непременно нужно водрузить свое знамя (слова лорда Г.) в Константинополе. Что за идея! Впрочем, лорд Г. прав, когда говорит: «Ваша светлость, это для вас. Я знаю, вы космополит в высшем смысле, но вы и британец, не правда ли? Так вот, вы должны стать поборником этого союза. Австрия…» Тут маркграф зевает. Всё-таки глубины политики скучноваты. Но одно можно сказать: союз и вообще все европейские идеи интересней, чем ансбахские делишки. Нет, это просто умора (рассказать Элизе!): «мамаша» (так маркграф именовал свою старую любовницу, знаменитую актрису Клерон), путая немецкие слова, беседует с бюргерами о самостоятельности Ансбаха. И она возмущена равнодушием маркграфа. Нет уж, прошу покорно… лучше поручить себя другу Вильяма Питта лорду Г. Теперь он обрабатывает на этот счет Элизу, вместе с герцогом М. Если бы они видели гримаски, которые Элиза строит за их спинами, когда они начинают развертывать свои проекты! Это исключительная женщина: хороша, принадлежит к английской аристократии, великолепная наездница и какая музыкантша!

В конце мая 1785 года любовники встретились в Лондоне.

Маркграф Александр приехал из Ансбаха в Лондон, конечно, для того, чтобы навестить своих родственников на Полл-Молс[51], но, между прочим, и для того, чтобы повидаться с Элизой. Предположено было, что после респектабельного свидания в Лондоне они позволят себе немного отдохнуть в Париже, откуда Александр выедет в Ансбах, а Элиза отправится в большой лечебный вояж по Европе. Юг Франции, Италия… Непонятно только, зачем Швеция, Петербург… и хорошо ли из этих снегов так резко на юг, в эту Скифию, и в Константинополь? Всё советы лорда Г., который помешан на турках. Ну для чего Элизе чалмы и фески и этот ужасный воздух в Стамбуле, который полон нечистот?..

Поездка должна укрепить расстроенное здоровье Элизы. Письма от самых высокопоставленных особ откроют ей доступ ко всем коронованным и некоронованным знаменитостям. Александр привез ей всевозможные прусские поручения. Просто смешно, о чем только не просили узнать Элизу, забывая, что она была просто миленькой и веселой женщиной, правда, иногда марающей пальчики чернилами. Но стихи и вся эта скучнейшая проза казались несовместными. Александр, смеясь, передавал Элизе какие-то нелепейшие путеводители по Европе (как будто Элиза собиралась посещать все эти крепости и казармы), и его обожаемая пери бросала их в свои веселые, пестрые баулы, наполненные разными дамскими штучками. При этом шалунья искусно изображала надутых сановников-политиканов, и они оба покатывались со смеху. Однако, лаская ее, он сказал ей на ушко: «Душка, вы сделаете для меня большую услугу, если в письмах между прочим вздором станете упоминать кое-что из того, чем интересуются эти унылые чудаки. Иначе они меня со свету сживут. И так все мои немецкие и лондонские родственники утверждают, что я больше забочусь о лошадях, чем о благе народов».

Мы не стали бы касаться личных дел маркграфа Ансбахского, если бы эти дела не имели связи с тем, о чем написала леди Кревен в своей книге «Путешествие в Крым и Константинополь в 1786 году». Книга эта представляет собой не что иное, как письма к неизвестному «названому брату», т. е. к маркграфу.

Элиза Кревен была встречена при всех дворах и во всех высших кругах столь радушно, с такими почестями, что, по-видимому, английский «племянник» и прусский «дядюшка» позаботились о ее путешествии, и перед Элизой открылись все двери, как будто она была маркграфиней.

Миледи выехала в Париж 15 июня 1785 года и направилась в Турень, Венецию, Вену, Варшаву, Петербург и Москву. Отсюда 12 марта 1786 года леди Кревен отбыла в Херсон, Карасубазар, Бахчисарай, Севастополь и Стамбул. Возвращалась она через Афины, Смирну и Белград.

Путешествие в Крым и Турцию явилось как бы конечной целью Элизы. Но прежде чем она очутилась в Крыму, маркграф получил от нее тридцать семь писем, наполненных ворохами сплетен, описаний, приключений и, между прочим, сведений более серьезных.

Из письма Элизы, писанного в Петербурге, Александр узнал, что многие русские вельможи очень отговаривали ее от поездки в Крым, утверждая, что там «воздух нездоров», «воды ядовиты», и предвещали Элизе скорую смерть. Но она не устрашилась, потому что хотела увеселить своего милого «географическими описаниями, различными видами и воинскими действиями».

Александр остался доволен письмами. Они давали ему сведения для этих… ну, как их… Словом, они были полезны для военной и другой деятельности маркграфа или, вернее, могли помочь ему меньше заниматься какой-нибудь деятельностью.

Элиза в Петербурге видалась с Потёмкиным и была принята весьма почтительно. Светлейший всегда был почтителен к дамам, особенно к тем, которые были не уроды, а милы собой, подобно леди Кревен. К тому же эта прелестная англичанка имела множество сильных и высоких покровителей. Потёмкин сказал ей, что дорога до Херсона очень хороша и гладка и что там и в Крыму всё готовится для приема императрицы, а потому и миледи будет принята как следует и явится как бы первой вестницей шествия, в котором будут принимать участие и ее соотечественники. Элиза нашла светлейшего «очень скромным» – замечание своеобразное, свидетельствующее о том, что она ожидала, должно быть, встретить живого Калигулу и была удивлена, что светлейший не сделал ей немедленно какого-нибудь не совсем скромного предложения.