Тем не менее какой-то мастер завода низковольтной аппаратуры из Новосибирска писал когда-то: «В течение недели посмотрела Ваш фильм четыре раза. И ходила не для того, чтобы просто смотреть, а для того, чтобы хоть несколько часов пожить настоящей жизнью, с настоящими художниками и настоящими людьми… Все, что мучает меня, что мне недостает, о чем я тоскую, чем я возмущена, от чего тошнит, от чего душно, от чего светло и тепло, чем жива и что меня убивает, все это, как в зеркале, увидела я в Вашем фильме. Для меня впервые фильм стал
Едва ли на большую признательность мог рассчитывать режиссер. Едва ли мог полагать, что его замыслы и идеи касательно задач киноискусства получат такой непосредственный и прямой отклик в душах и умах какой-то немалой части зрителей, сохранившихся до сих пор в новых поколениях. Об этом он мечтал. Эти письма питали его энергией!
«Знаете, у меня такое чувство, что моя душа в чем-то сродни Вашей. А ведь это так здорово – знать, что все-таки есть человек, который бы смог тебя понять, понять правильно и до конца!» – пишет восемнадцатилетняя девушка из Новосибирска. И взрослая женщина из Тбилиси, извиняющаяся за плохой русский язык: “Зеркало” меня потрясло настолько, что я вышла из зала как будто вновь воскресшая, как будто приобретшая родственную душу, союзника… После Вашего фильма я живу, как в сказке, сознавая единство каждого человека с другими и с природой, как неотделимое что-то целое. И уже не страшно умереть, и все переживания как будто сгладились в общей гармонии вселенной».
Студентка Куйбышевского Политехнического института написала письмо своей матери, которая переслала его Тарковскому: «…Сколько слов знает человек? Сколько использует в своем повседневном лексиконе? Одну сотню, две, три? Мы облекаем в слова чувства, пытаемся словами выразить горе, радость, любое волнение, то есть то, что, по сути, выразить нельзя. Ромео говорил Джульетте прекрасные слова, очень яркие и выразительные, но разве они выражали хоть наполовину то, от чего сердце готово было выпрыгнуть из груди, дыхание замирало, то, что заставило Джульетту забыть обо всем, кроме любви?
Есть другой язык, другая форма общения: общение посредством чувств, образов. При таком контакте преодолевается разобщенность, разрушаются границы. Воля, чувства, эмоции – вот что стирает препятствия между людьми, которые раньше стояли по обе стороны зеркального стекла, по две стороны двери… Рамки экрана раздвигаются, и мир, отгороженный раньше от нас, входит в нас, становясь реальностью… И это дается уже не через маленького Алексея, а Тарковский обращается прямо к зрителям, сидящим
Тарковский не любил критиков, полагая, что ни одна профессиональная статья не может конкурировать с теми божественно-возвыша-ющими переживаниями зрителей, которые пробуждают его фильмы. Для этого трудился Тарковский, размышляя о задачах искусства вообще и особенностях его кинематографа в частности…
Об искусстве
Ольга Суркова. Что такое искусство вообще? Мне показалось важным начать наш разговор с этого старого, как мир, вопроса, на который пытались ответить художники, эстетики, философы многих и многих поколений. Однако, думается, вопрос этот оказывается правомерным всякий раз, когда речь заходит о новой художественной индивидуальности, потому что всякий человек, связывающий свою судьбу с искусством, снова и снова будет задаваться этим вопросом, отыскивая единственно правильный для себя ответ. Много раз, на протяжении своей творческой жизни, читая и перечитывая своих коллег, каждый художник будет снова обращаться к себе с вопросом: а чем же, собственно говоря, я все-таки занимаюсь, какой в этом смысл, не пустая ли это трата времени, кому я нужен и нужен ли я хоть кому-нибудь, каково предназначение художника в человеческом обществе? И если мы, в свою очередь, хотим представить себе сколько-нибудь полно заинтересовавшую нас, конкретную индивидуальность того или иного художника, то нас непременно заинтересует, в чем виделся ему смысл творчества, каким именно ощущалось ему свое предназначение, как художника. Мы зададим этот вопрос вовсе не для того, чтобы получить на него исчерпывающий и окончательный ответ, понимая, что такого ответа, годного для всех и на все времена быть, конечно, не может. Мы зададим этот вопрос для того, чтобы полнее и ярче представить себе интересующего нас мастера. Мы будем искать ответ на этот вопрос даже там, где художник прямо не высказывался по этому поводу, пытаясь воспроизвести возможный его ответ, анализируя особенности его творчества. Потому мне казалось таким важным систематизировать разные соображения, высказанные Тарковским по этому поводу более или менее подробно в разное время, так как попутно или косвенно, но всякий раз эта тема возникала в наших раговорах вновь и вновь, каких бы аспектов творчества мы ни касались. Более того, думается, что многое в размышлениях Тарковского могло бы оставаться для меня неясным, если бы я не знала его позиции в отношении самых общих этических или эстетических вопросов искусства…
Андрей Тарковский. Исходя из ощущений, которые наталкивают на самые общие соображения по этому поводу, для меня несомненно, что функциональная роль искусства заключена в идее
С того момента, когда Ева съела яблоко с древа познания, человечество было
Прежде всего, как известно, Адам и Ева обнаружили, что они голые. И устыдились. Устыдились, потому что поняли, и начали с низменной радости
Ты понимаешь, что в нашем случае это всего-навсего притча, но тем не менее человек, венец природы, явился для того, чтобы ее познать. При помощи человека природа познает самое себя. Этот путь познания окружающего мира принято – по старинке – называть эволюцией, которая сопровождается мучительным процессом человеческого самосознания.
Суркова. «Солярис» практически явился отражением этих размышлений режиссера. Он говорил о фатальной предопределенности движения человека к знанию, которое недостижимо в своем абсолютном значении. Поэтому движение это, драматичное само по себе, усугубляется всякий раз этим самым «мучительным процессом человеческого самосознания».
Что означает такое познание человеком самого себя? Почему оно мучительно и драматично?
С одной стороны, нравственность оказывается всякий раз исторически предопределена. Но с другой стороны – ситуация человека оказывается драматичной снова и снова потому, что он вынужден сам, один на один необходимо соотнести свой собственный духовный потенциал с той нравственной максимой, что, как идеал, выработана обществом. И в конечном счете речь, видимо, идет о той
Тарковский. Дело обстоит гораздо хуже. Речь идет о том, что человек каждый раз
Так что искусство, как и наука, является способом освоения мира, орудием познания его в движении по направлению к так называемой «абсолютной истине».
Однако здесь и заканчивается схожесть этих двух форм воплощения творящего человеческого духа. Именно творящего, ибо творчество – это открытие. Ведь не случайно существует бродячая истина о том, что каждый рождается гением. Но теперь нам гораздо важнее отметить дальнейшее размежевание, принципиальное различие этих двух способов познания: научного и эстетического.
Посредством искусства человек присваивает себе действительность через свое субъективное переживание. В науке человеческое знание о мире последовательно сменяется новыми знаниями о нем – это путь со ступеньки на ступеньку, зачастую последовательно отвергающих друг друга открытий, ряда частных объективных истин. Художественное же открытие возникает каждый раз как новый и индивидуально изобретенный иероглиф абсолютной истины. Оно предстает как откровение, как мгновенное и страстно желанное художником интуитивное постижение
Суркова. Для поэтики фильмов Андрея Тарковского, для системы его образности кажется чрезвычайно характерным сопряжение контрастов: их противостояние и единство, их взаимоотражение и взаимопроникновение и, наконец, их разрешение, примирение в неком диалектически подвижном, гармоническом целом.