Он даже не вздрогнул, когда еще несколько советских штурмовиков с ревом пронеслись над кронами деревьев, стреляя наугад из бортовых пушек. Стреляные гильзы от них посыпались сквозь полог леса и усеяли землю вокруг нас.
– Каким же образом будем пересекать шоссе? – спросил танкист из экипажа Pz IV. – Полагаю, вам с вашими тяжелыми танками придется возглавлять прорыв.
– Да, – кивнул майор, глядя в наши лица. – Мы начнем в сумерках. Мои три «Королевских Тигра» пойдут впереди и пересекут шоссе первыми. И будут держать открытым путь для колонн, которые двинутся за нами. – Он указал сигаретой в сторону леса. – Но нам нужны будут и танки прикрытия к северу и югу от точки пересечения. Задача этих танков – не дать вражеской бронетехнике подойти и перекрыть коридор. Поэтому три «Хетцера» и одна «Пантера» займут позиции к югу, а один Pz IV и одна «Пантера» – к северу от «Королевских Тигров», каждая из групп вдоль насыпи шоссе. Вас будут сопровождать для прикрытия мотопехотинцы СС, а также те солдаты из колонн, которые могут сражаться. Есть и хорошо вооруженные штатские, их также можно задействовать. Подобным образом мы пересечем шоссе – в темноте и как можно быстрее. После этого будем продвигаться на запад без остановок. Повторяю, ни в коем случае не останавливаемся. Вы должны выдерживать темп, иначе достанетесь русским.
Он неожиданно усмехнулся.
– А потом встретимся на Эльбе. Там мы станем пленниками, но у нас будет вдоволь сигарет, друзья мои.
Капо стоял на краю гравийного карьера, глядя вниз на обреченных раненых, лежавших на своих темных подстилках: там были люди, которые знали, что их здесь бросают на милость врага.
– Еще два боя, – задумчиво произнес он. – Шоссе и за ним железнодорожная линия. Для меня другого выбора нет. Я ни в коем случае не должен попасть в плен к красным. Моя семья на западе, и все будущее, которое может у меня быть, тоже на западе. Я не смогу провести десять или двадцать лет в советском лагере в Сибири. Столько я просто не протяну.
– А если мы будем ранены?
– Я готов к этому. Послушай, Фауст. Если хочешь, ты можешь остаться. Если хочешь сдаться в плен или перейти шоссе в хвосте колонны, после нас, это все понятно. Война уже почти закончена, и я не могу заставить тебя сражаться. Посмотри сюда – только взгляни на все это.
Он показал на дерево, росшее на краю карьера. Громадное число воинских знаков различия было оставлено здесь, сотни погон и воротников болтались на ветру. Кроме них, здесь было множество сорванных с германских мундиров орлов со свастикой; широкие серебряные крылья орлов праздно трепетали между листьев, опутанные нитями, с мясом вырванными из мундиров, множество свастик, брошенных здесь как символы поражения.
– Ты видишь, все кончено, – продолжал Капо. – Но моя жизнь еще не кончена. Я должен жить хотя бы ради своих детей. Для тебя, Фауст, все, возможно, обстоит иначе. У тебя ведь нет семьи, не правда ли?
Я достал из кармана мундира помятую фотографию незнакомой мне девушки, которую дала мне ее мать в первый день моего пребывания в котле, и показал ее лейтенанту.
– Я пойду с вами на запад, – сказал я.
– Ты странный парень, Фауст. Наполовину убийца, а наполовину романтик.
– Благодарю, герр лейтенант.
Я достал таблетку амфетамина и проглотил ее, запив глотком шнапса, а потом вылил в рот последнюю ампулу морфия и тоже проглотил. Подождал несколько секунд, пока не подействовали оба средства. Затем вспрыгнул на башню «Пантеры», словно ничего не весил. Надел наушники и ларингофон ТПУ и принял на себя командование танком. Боковым зрением я видел ряды оставляемых нами раненых, лежащих на дне карьера, и заставил себя не смотреть в ту сторону. Наушники шлемофона частично заглушали их крики. Но за пару секунд до того, как заработал двигатель танка, я тем не менее услышал несколько одиночных хлопков пистолетных выстрелов, раздавшихся один за другим через неравные интервалы.
Я не смог удержаться от того, чтобы не обернуться назад.
Мне предстояло перекрыть шоссе с южного направления силами трех «Хетцеров» и самоходной зенитки на шасси ФАМО[47], которая представляла собой счетверенную 20-миллиметровую установку. Для этой задачи наша группа была достаточно сильным подразделением, к тому же нам были приданы два «Ханомага» с мотопехотинцами СС, которые должны были обеспечивать безопасность перехода шоссе беженцами, а потом, после начала отхода войск СС на запад, их должны были сменить солдаты вермахта. В целом же это была вполне достойная боевая группа, и я был убежден в том, что мы сможем держать открытым переход через шоссе на ранних этапах, обеспечивая возможность выхода из котла войскам и беженцам грядущей ночью.
Мы выдвинулись к шоссе, когда солнце стало опускаться за горизонт. Западный горизонт, куда мы с такой надеждой стремились, был расчерчен полосами красного цвета. Пространство вокруг шоссе было усеяно обломками и останками русского наступления на север к Берлину, которое рассекло наши силы надвое и перекрыло выход из котла на запад в предшествующие дни. Обгорелые обломки Т-34 и Pz IV, сцепившихся в последней схватке, перемешались друг с другом. Самолет-разведчик люфтваффе лежал брюхом фюзеляжа вверх, из его кабины свешивались тела двух мертвых пилотов. Воронки от взрывов бомб и снарядов были полны телами солдат Красной армии, вермахта и гражданских беженцев, остекленевшие взгляды их покрытых восковой бледностью лиц были устремлены в небо.
Как только наши гусеницы вгрызлись в землю доходившей до шоссе равнины и выбросили в воздух первые клубы пыли, в небе над нашими головами появился аэроплан. Это была русская «Хромая утка», маленький биплан, применяемый для разведки и точечного бомбометания. Наша самоходная зенитная установка тут же выдвинулась и приветствовала его несколькими очередями трассирующих снарядов, но самолет все же успел сбросить белую парашютную ракету, обозначившую наше местопребывание.