Другой ИС, который еще только собирался обстрелять нас, был уничтожен «панцерфаустом». Я видел, как наши пехотинцы подобрались к вражеской машине с тыла, продравшись сквозь густой кустарник, а затем длинный огненный хвост реактивной гранаты, ударившей в корму танка. За этим последовал мощный взрыв в двигательном отсеке, выплеснувший волну горящей солярки на землю равнины. Весь экипаж танка успел выбраться наружу, и наши пехотинцы окружили русских танкистов, взяв их на прицел своих карабинов. Наши «Пантеры» проползли между деревьями и вернулись на лесную дорогу. Мы выиграли это маленькое сражение – но дым горящих ИС предельно ясно обозначал наше местоположение даже в утреннем тумане, и на место каждого уничтоженного нами вражеского танка могло прийти пять других.

Пока мы выстраивались в походную колонну на лесной дороге с танком Капо впереди, я заметил, как наши пехотинцы одиночными выстрелами покончили с захваченными русскими танкистами. Затем они обыскали лежавшие на земле тела, забирая все, что походило на сигареты и съестное. Да, наши воины опустились столь низко, что позволили себе разжиться добычей с вражеских трупов.

Я сказал механику-водителю, что нам надо как можно быстрее двигаться по этой узкой неровной дороге. Было просто необходимо как можно дальше уйти от места этой кратковременной схватки. Выбравшись из люка, я осмотрелся. Около пяти сотен пехотинцев и беженцев собирались в колонну позади нас, готовые тащиться, хромать или брести за нами. Если я ожидал поздравления с победой в этой скоротечной схватке, то их не последовало: раненые пребывали в своем собственном мире, а беженцы стояли с пепельно-серыми лицами и трясущимися губами. Туман над нашими головами начинал рассеиваться от солнечных лучей. Через несколько минут должна была возобновиться бомбардировка, штурмовики будут утюжить лес над нашими головами и бросать бомбы наугад сквозь лесной полог.

Я стоял у кормы танка, когда раненые и выбившиеся из сил люди стали забираться на его броню, и обследовал состояние «Пантеры». У нас оставалось горючего самое большее километров на двадцать. Трансмиссия была совершенно изношена. Двигатель при работе перегревался, а гусеницы было необходимо снять, подтянуть и проверить соединительные пальцы траков, что при нормальных условиях заняло бы полдня. Для башенного орудия осталось всего несколько снарядов, патроны для пулеметов почти закончились. Радиостанция работать отказалась наотрез, не было ни огнетушителей, ни смазочного масла. Превосходная, великолепно бронированная «Пантера» продолжала двигаться на запад со скоростью пешехода, но как долго это продлится?

Дорога проходила мимо места, где русские несколькими днями ранее наткнулись на наши части и схватились с ними в беглом бою. Мы миновали несколько германских автомобилей для эвакуации раненых. Останавливались у каждого неповрежденного автомобиля, проверяя его бензобак, но кто-то, видимо, прошел здесь еще до нас и осушил все бензобаки до капли. Правда, нам попался целехонький русский Т-34, вокруг которого лежали тела его экипажа, но двигатели русских танков работали не на бензине, а на дизельном топливе, а оно почти наверняка вывело бы из строя наши майбаховские двигатели. Я буквально молился, чтобы небо послало нам хоть несколько литров бензина, уже не обращая внимания на разрывы бомб и артиллерийских снарядов, которые доносились до нас.

Ближе к полудню, на поляне, примыкающей к дороге и не затронутой боем, мы увидели нечто, почти не веря своим глазам.

Это была «Пантера».

Танк застыл на месте посреди зарослей папоротников, по всей видимости неповрежденный. Он казался совершенно новым, краска нигде не была поцарапана, гусеницы идеально натянуты, на них не было видно ни пятна грязи, ни застрявшей веточки. Крышки люков закрыты, башенное орудие расположено горизонтально.

Остановившись, мы около минуты смотрели на это чудо. Ни в танке, ни вокруг него не было заметно ни признака жизни. Я подошел к танку Капо, забрался на броню, примостившись между ранеными, и обсудил с командиром эту ситуацию.

– Ни маркировки нет, ни каких-либо знаков, – сказал Капо, вперившись взглядом в испещренный светлыми и темными пятнами корпус прекрасной машины. – Может быть, его просто бросили здесь. Возможно, у него просто закончилось горючее. Но тогда почему экипаж не взорвал его, чтобы он не достался врагу?

– А что, если экипаж сдался и был убит где-нибудь поблизости? – сказал я. – И он под завязку полон бензином? И боезапас целехонький? Глядишь, заведется с полоборота.

Капо пристально посмотрел на меня:

– Ты предлагаешь бросить вашу «Пантеру» и пересесть на эту?

– Или посадить туда нашего радиста. Он сможет вести ее, а радиостанция сейчас у него не работает, да и патроны к пулемету почти закончились. По дороге сможем найти кого-нибудь из «безлошадных» танкистов. Тогда у нас будет три танка.

Капо поскреб щетину на подбородке.

– Но кто бросил бы здесь такой танк? Мне кажется, что это какой-то фокус красных. Возможно, они захватили эту «Пантеру» и пристроили ее здесь как ловушку.

– Разрешите мне все же взглянуть, герр лейтенант.

– Только по-быстрому. И будь осторожен.

Я приблизился к «Пантере» и обошел ее кругом. Нигде не было видно шнура к электродетонатору или проволоки-растяжки, на земле не было заметно никаких следов. Боевая машина выглядела так, как я хотел бы, чтобы выглядела моя: нетронутая, хорошо ухоженная и очень мощная. Я забрался на корпус и приподнял крышку командирского люка. Она не была закреплена и легко откинулась в сторону. Я подождал несколько секунд.

Внутри танка раздался взрыв, взметнувший в воздух над люком башни столб огня высотой метров в двадцать. Я услышал, как внутри хлещут по стенкам корпуса осколки от взорвавшихся боеприпасов, а потом, когда я спрыгнул с корпуса и побежал прочь, рванули топливные баки танка, причем с такой силой, которая свидетельствовала, что они были полны до краев. Я споткнулся и упал, когда над танком расцвел огненный шар от горящего бензина. Добравшись до наших машин, я услышал смешок Капо и приказ двигаться дальше.