Слившись в едином душевном порыве с радиоволной, Наталья пела, а из-под крана, заглушая эксклюзивное двухголосье Зыкиной и Крамской, бежала сильная струя воды. Аккомпанируя дуэту, на конфорке жарко шваркала сковорода, и аппетитный запах домашних биточков плыл по всей квартире.
Стараясь производить как можно меньше шума, Крамской поставил в угол сумку с объёмным свёртком, завязанным кручёной бумажной нитью на бантик, повесил на вешалку пальто и, убрав тряпкой натёкшую под сапогами лужу, пристроил их на коврик у самой двери.
Чтобы быть во всеоружии, Михаил подошёл к зеркалу и внимательно посмотрел на своё отражение. Колотясь тёплой испуганной птицей, сердце сбивчиво трепыхалось где-то по самому центру груди, отдаваясь в спине тупыми болезненными ударами и причиняя вполне ощутимое неудобство. Натянув на лицо лучезарную улыбку, он мягко моргнул ресницами, и, будто покрывшись тёплым жидким маслом, глаза его мгновенно засияли. Взяв с полочки расчёску, Крамской провёл ею ото лба к затылку и, тщательно уложив волосы, повернулся к зеркалу чуть боком.
Строгая волна тёмных, с проседью волос отлично гармонировала с ярко-синими бархатисто-доброжелательными глазами, но слишком широкая улыбка была, пожалуй что, ни к чему. Особого повода для радости у него, к сожалению, не было, и Наталье было известно об этом лучше, чем кому-либо другому. Погасив лучезарную улыбку, Михаил опустил уголки губ и, добавив к своему облику мизерную толику озабоченности, окинул своё отражение одобряющим взглядом. Михаил одёрнул пиджак, словно собираясь войти в аудиторию к строгому экзаменатору, выдохнул и, повинуясь печальной необходимости, прихватил сумку со свёртком и пошёл к жене на кухню.
Сняв с курицы красивый полиэтиленовый пакет, Наталья старательно намылила его изнутри и, выполоскав под тяжёлой струёй воды, стала приводить нужную в хозяйстве вещь в божеский вид. Красно-синий парадный полиэтилен радовал глаз и, благодаря своей красоте мог рассчитывать на долгое существование и особо бережное обхождение. Почти насухо вытерев полотенцем воду с внешней стороны пакета, Наталья вывернула его наизнанку и, повторив операцию, аккуратно выровняла ножницами верхний край. Пройдя все этапы чудесного преображения, вымытый до скрипа, сухенький, ровненький пакетик стал выглядеть как картинка.
— Тё-о-о-мная ночь… — воспользовавшись тем, что «Маяк» взял минутный тайм-аут от вокала и занялся чтением писем благодарных радиослушателей, Наталья перешла с дуэтного исполнения песен на сольное. — То-о-олько пули свистят по степи… — Встав на цыпочки, она перекинула пакет для окончательной просушки через верёвку для белья, натянутую над газовой плитой и, зажав полиэтилен прищепкой, закрыла кран с водой. — Только ветер шумит в проводах…
Остановившись в проёме кухонной двери и тщательно соблюдая определённую им самим пропорцию приветливости и серьёзности, Крамской слегка растянул губы и сдержанно улыбнулся:
— Натусик, привет, а вот и я!
— Ой, как ты меня напугал! — приложив ладонь к груди, шумно выдохнула Наталья. Окинув Михаила взглядом с ног до головы, она мгновенно отметила сумку со свёртком в его руках, любезную предупредительность на лице — углы его вишнёвых, красиво очерченных губ пытались удержать в меру приветливую улыбку. Сложить одно с другим было несложно и, отведя глаза в сторону, Наталья незаметно усмехнулась. — А ты чего сегодня так рано, совещание отменили?
— Нет, совещание до сих пор идет, просто я что-то очень неважно себя почувствовал. — Брови Михаила страдальчески изломались, и, потихоньку вживаясь в роль, он действительно ощутил слабое головокружение и противное посасывание под ложечкой. Пробежав под кожей, мелкие мураши озноба ободрали его изнутри, и на глазах у Натальи лицо Крамского стало покрываться бледностью. Громко выдохнув, Михаил с удивлением ощутил, что в ногах появилась противная слабость и, держась свободной рукой за обеденный стол, медленно осел на стул.
— Что с тобой такое? — Глядя на расширенные зрачки и выступившие над губой мелкие бисеринки пота, Наталья почувствовала, как её уверенность в притворстве мужа начинает потихоньку таять. Конечно, причины его дурного самочувствия были известны ей доподлинно, но всё же… Чего в жизни не бывает? — Что у тебя болит-то, скажи толком. — Наклонившись к Михаилу, она озабоченно всмотрелась в его лицо.
— Ничего страшного, так, сейчас пройдёт. — Взвесив все «за» и «против», Крамской прищурился и, окончательно определившись, запустил ладонь под борт пиджака и слегка потёр левую сторону груди.
— Сердце? — испугавшись всерьёз, охнула Наталья.
Начёсанные колтуном, крашенные перекисью волосы женщины напоминали ворох беспорядочно торчащих птичьих перьев и, поглядывая на экстрамодную причёску жены, так не шедшую к её вылинявшим, почти бесцветным глазам, Крамской подумал, что, на его великое счастье, помимо «перьев» природа щедро наделила его дражайшую половину такими же куриными мозгами.
— Ничего-ничего, — откинувшись к спинке, Михаил болезненно прикрыл веки и, глядя из-под ресниц на перепуганное лицо жены, внутренне расслабился: скорее всего и на этот раз ему удастся обойтись малой кровью. Хорошо ещё, что Господь в последний момент передумал и заменил светлые мозги Евы добрым сердцем, иначе бедному Адаму пришлось бы совсем туго.
— Может, в «скорую» позвонить? — вдруг предложила Наталья, и глаза её слегка сощурились. — А что, ты молодой, они приедут быстро. Кардиограмму снимут, и всё тебе скажут, чего там и как.
— Зачем в «скорую»? Не нужна нам никакая «скорая», мне уже гораздо лучше, — забеспокоился Михаил. Только этого ему не хватало! Приедут дяденьки в белых халатах и громко объявят, что, мол, Крамской — симулянт и ему не кардиограмму нужно снимать, а клизму от воспаления хитрости ставить, вот срам-то. — Ты посуди сама, ну что они мне могут нового сказать? — Боясь переиграть, Михаил вытащил руку из-за пазухи и улыбнулся: — Ничего. Нервы, скажут, товарищ Крамской, — ни к чёрту, отдохнуть бы вам, Михаил Викторович, недельки две-три где-нибудь в тёплых странах! А где там отдыхать, сама знаешь — работа! Ох…
С безнадежностью махнув рукой, Крамской искоса взглянул на Наталью, и по его позвоночнику пробежала волна панического страха. Дражайшая половина с сомнением смотрела на него, подозрительно прищурив глаза, и по её взгляду было понятно, что она не верит ни единому его слову. Поджав губы, Крамская молчала и, поглаживая указательным и большим пальцем правой руки второй подбородок, буравила Михаила пристальным взглядом.
— Что ты молчишь? — Устав говорить в одиночку, Михаил сделал паузу и, повернув лицо к Наталье, начал медленно опускать уголки губ.
— Жду, — коротко ответила она.