В верхушке из лично преданных и он – Паша Короткевич. «Из грязи в князи». Всё бы ничего и потерпеть, но не терпелось ему. Не знаю, кто ему тогда всю эту трехомудь написал. Должно быть, нанял кого-то и вот круг специалистов пригласили оценить его диссертацию на соискание степени кандидата технических наук. Среди приглашённых оказался и шеф, о чем нам после рассказывал.
– Люди-то все приличные. Из вежливости начали осторожно высказываться. Доходит очередь и до меня.
– Мне стыдно, что такие ответственные и занятые люди собрались выслушать эту чепуху, – говорю. – Никакая это не диссертация, а рукоблудие. «Коту под хвост». Такое моё мнение. Позорно в этой комедии участвовать и обсуждать. И сам не хочу, и вам не советую.
Остальные вздохнули с облегчением и разошлись. Нарисовал он тогда зуб на меня, а позже с горизонта пропал. Объявился неожиданно. В думе: спасителем отечества.
Легко и просто в жизни взаимодействовать с техническими исполнителями. Они без камня за пазухой. Неважно, свои они или заграничные. У нас полный контакт с французами. Скорее даже симпатия, которую хочется выразить. После первой совместной встречи заместитель проекта с французской стороны Ален Лабарт не поленился съездить в Памплону, на фиесту и привез оттуда майку.
Майка эта имела свою историю.
Перестройка породила свои эстетические предпочтения. Возникшие ансамбли собирали стадионы иных фанатов и можно сказать настало время Хемингуэя. Ремарк и Хемингуэй стали особенно популярны. В них было то, что теперь вдохновляло и звало. Меня особенно волновала «Фиеста». При нашем общении в разговорах проскальзывали наши пристрастия и в результате Обри и Мамод подарили мне одинаковые роскошные издания о корриде, а Лабарт, привез особую сувенирную майку с именами знаменитых тореадоров, к списку которых припечатали и меня. Выцветшая майка – предмет, напоминающая о том времени, когда в наших отношениях ещё не было грязных чужих ног, о времени, о котором не стыдно и приятно вспоминать. Тем и дорога она мне.
Всё хорошо и удачно вроде складывалось, только кураторша Светлана попала в больницу. Она так долго ждала экспроприации. Переживала: «Когда начнётся у нас?» Ожидание её сжигало и не могло продолжаться вечно.
Когда дверь нашей комнаты оказывалась открытый, я видел часть комнаты кураторов, точнее светланин стол. За ним и саму её, кипящую ничего неделанием, тогда как другие СТК низвергали власть.
Последнее время Светлане нездоровилось. Сначала она бюллетенила дома, а потом угодила в больницу и быстро сгорела. Старший из кураторов Игорь, рослый и здоровый, посетил её в больнице. Игорь – негласный начальник группы. Существуют кадровые уловки. Например, бывает начальник группы без группы, чтобы единицу сохранить. В нашем случае было как раз наоборот: Игорь считался за группу ответственным. Он рассказывал: «Светлана почернела вся и никого не узнаёт». Не трудно было догадаться, чем вскоре дело закончится? Что и произошло.
Не только потери. Были и пополнения. Вернулся из армии Сашка Марков. Шеф считал его первым своим учеником. Он – креатура шефа, шефов выкормыш. О начале начал его шеф вспоминает с восторгом. Отучившись в вузе, Сашка было намылился в аспирантуру. Но случайный разговор в его присутствии всё ему переменил. Его отец возглавил когда-то эту лабораторию. Шеф на этой должности его сменил. В тот раз сашкин отец с шефом обсуждали у них на дому текущее состояние дел и своим разговором так Сашку увлекли, что он прежние планы поменял. Поступил в лабораторию, затем армия, и вот он снова здесь.
Молод он был и открыт лицом, у всех вызывал сочувствие и все ему способствовали. Славный с виду парень. Окружающих он удивил тем, что скоропостижно вступил в партию. Молодые, как правило, партии чурались. Далее у него был некий лактационный период, как выяснилось потом. К текущим работам его сначала не подключали. Пусть неспеша освоится.
О новом мире, неожиданно открывшем нам свои замки и оранжереи хотелось поделиться. Описать необыкновенное нужны рассказчики. В такой же мере, если не в большей, нужны и слушатели.
Шеф как никто другой умел слушать. Ему хотелось об увиденном рассказать. Почему именно ему? Да потому, что остальные были равнодушными. Занятые своим. А ему было интересно, и он другим сочувствовал. Дорого ценится порой сочувствие, что, как хлеб, рассказчику поощрением. Важно его иметь. Он и сам был любознательным. Загадка шаровой молнии, эзотерика, реинкарнация по Пифагору – волновали его на заре его деятельности.
Была в нём уверенность. Он готов был, не сомневаясь, всё перекроить. Был бы он религиозным, куда ни шло, подумали бы: снизошло сверху. Но он не верил ни в бога, ни в чёрта. Но откуда и как? На пустом месте то тут, то там появляются сорняки, а среди них репей, в колючках, на соседей непохожий.
Смежники безоговорочно его поддерживали. Исходные мифы рассказывали по случаю. Верили. А куда денешься? Альтернативы нет. Он как единственный подвесной мостик через пропасть. Коварный, хлипкий, но нет иных, а на нет и суда нет, и убеждаешь себя, что и этот богом посланный и молишься его сохранить.
А ещё отличала его вера в чудо. Были единомышленники на базе личной преданности. «По ночам, – рассказывал он, – мы с техником Женей Фазоловым нарушая правила безопасности тащили в цех генератор и в его гулком пространстве включали его в предельном режиме, любуясь плазмоидами». Стойким было дикарское желание – создать шаровую молнию. Надеялись, что как-нибудь по-особенному проявит себя, открыв тем самым свою тайну, ту, что возможно обеспечит устойчивый термояд¿ да и мало ли что ещё скрыто ослепительным огненным шаром.
Разумеется, фокусы эти должны были плохо закончиться. Впрочем, что-то случилось тогда с ними спасительное и от этих фокусов отвлекло. Но закваска чудесного и стойкий авантюризм – остались и проявлялись то так, то иначе. Время от времени тянуло его не сотворить, а натворить. В итоге его отовсюду изгоняли. Но он мухомором повсюду прорастал, этаким несъедобным грибом. Хотя кому как, ходили слухи, что космонавт Рюмин – семёновское протеже, мухоморы ел и от них не страдал. Впрочем, чего только не наслышишься в околозвёздных кругах.
В 27-ом отделе мы командировались для контроля полётов на Камчатку. Довелось мне там посетить взорвавшийся вулкан Козельский. Это было удивительное зрелище. Вокруг целиком выжженное поле, по краям его возрождающаяся жизнь. Какие-то разноликие папоротники. Удивительные формы. Поражали воображение гигантские грибы. Теперь явление шефа показалось мне подобным.
Мы варились в особом огороженном секретностью миру. Хотя как правило не в масштабах дело и вся, например, Древняя Греция с её историей и влиянием на теперь -имела населением всего десять миллионов человек. Выход в открытый мир стал для нас откровением.